— А я просто не любопытен.
— Расскажи это кому-нибудь другому, мистер Я-Расследую-Все-Что-Мне-Кажется-Странным. Хватит болтать, ты будешь это делать или нет? Если нет, то я иду спать!
Виктор не стал отвечать. Он крепко сжал в пальцах старый ржавый ключ. Витая головка этого ключа представляла собой сложное переплетение шипованных цветочных стеблей, а на стержне было выгравировано: «Эиган фе-лас Аои».
Хоть Виктор и не понял смысл незнакомых слов, но сразу же догадался, что это что-то по-ирландски. Лишь только увидев эту надпись на неизвестно каким образом оказавшемся в его пиджаке ключе, он мгновенно понял, что этот ключ открывает…
С глубоким вздохом Виктор закрыл дверь гостевой спальни. Проверил, хорошо ли она закрылась, до конца ли повернута ручка, нет ли зазоров. Почему-то в данный момент все эти мелочи казались ему невероятно важными, как и мерзкое, словно постель, выложенная мокрым кафелем из ванной, предчувствие. Ему вдруг перехотелось проверять свою догадку. Ему перехотелось открывать эту дверь еще раз…
Кристина нетерпеливо засопела. Виктор поглядел на нее в надежде получить хотя бы какую-то поддержку. Ему вдруг стало страшно.
— Давай же, — больше приказала, чем подбодрила, сестра.
Виктор засунул ключ в замочную скважину до упора — тот подошел. Затем проверил, крутится ли он, — ключ крутился. Виктор сделал один оборот, сделал второй — каждый сопровождал щелчок.
Осторожно взявшись за ручку, Виктор повернул ее. Преступно медленно, как казалось Кристине, он потянул дверь на себя.
Догадка Виктора подтвердилась мгновенно и непреложно, как удар киркой по затылку. Гостевой спальни как не бывало. Ее место нагло и бесцеремонно занимала собой другая комната, темная и сырая. Чего здесь точно не было, так это пыли, и стоило двери открыться, как в коридор потянуло болотной влагой и отвратительной затхлостью. Запах стоял, как на дне почти полностью высохшего колодца. Разве что жабы не квакали.
— Это что, вторая спальня тетушки Рэмморы? — восхищенным шепотом спросила Кристина.
— И как ты можешь сейчас шутить? — хмуро пробормотал Виктор и шагнул в комнату.
В темноте почти ничего нельзя было разобрать, разве что забранное кованой решеткой окно да очертания громоздкой и башнеобразной мебели. В дальнем углу, там, где сходились две стены и потолок, тьма была еще гуще, чем во всей комнате. Благодаря тусклому свету, льющемуся из коридора, Виктор решил, что весь тот угол затянут паутиной. По крайней мере, в первое мгновение он подумал, что это паутина. И неудивительно: прямо из стены и потолка росли тонкие нити, сходящиеся к огромному кокону, который подрагивал в них и чуть заметно покачивался. Внутри кокона кто-то находился.
— Это он! — прошептала Кристина. — Тот, кого я видела!
Приглядевшись, Виктор различил торчащую из кокона голову. Она имела странную форму — ему показалось, что из нее растут шипы.
— Иди в мою комнату и принеси лампу…
— Что? Сейчас? Я тебя здесь не оставлю.
— Бы-стро, — сквозь зубы велел Виктор.
По его тону Кристина поняла, что сейчас не тот момент, когда нужно спорить, и стремительной птичкой выпорхнула за дверь.
Виктор стоял на пороге до самого ее возвращения — он не решился приблизиться к пленнику в полной темноте. Кто знает, что еще могло находиться в комнате?
Кристина вернулась. В руках она держала уже зажженную керосиновую лампу с его письменного стола.
Стоило сестре подойти, мрак, укрывающий помещение, немного рассеялся, но лучше бы он этого не делал. То, что открылось Кэндлам, пугало.
Комната, которая скрывалась под личиной гостевой спальни, была самым настоящим застенком — и вовсе не по причине ее месторасположения относительно спальни Виктора. В этой темнице страдали и умирали люди — это ощущалось здесь во всем. Спертый и вонючий воздух в комнате обдавал отчаянием.
Стены были сплошь обиты бурой тканью с едва читающимся узором в виде лилий и чертополоха. Эти «обои» в некоторых местах зияли прожженными проплешинами и выглядели столь древними, будто комната появилась здесь еще раньше, чем сам дом. У окна стоял огромный резной гардероб с точеными дверцами, бронзовыми витыми ручками и даже башенками; его украшал резной орнамент в виде листьев плюща. В углу примостилось пианино, напоминающее отросшую от грязно-бурой стены опухоль. Напротив пианино замерла, словно скальный утес посреди моря, старинная кровать с истлевшим пологом. Все пространство под ней было заполнено… костями! Хватило одного лишь взгляда, чтобы понять: человеческими. И их там было так много, что они даже вываливались из-под дубовой рамы.
Потрясенная Кристина зажала рот рукой. Виктор дернул головой, но не позволил себе даже отшатнуться. Сейчас, когда рядом сестра, он должен быть храбрым…
В углу, под потолком, действительно висел человек. Сплошь обмотанный алыми нитями и теми же нитями привязанный к стенам, он едва мог пошевелиться в своих путах. На его руках ржавели суставчатые латные перчатки, а на ногах — остроносые кованые башмаки, в которые были заправлены засаленные коричневые штаны. Больше на нем не было ничего, если не считать короны с длинными — не менее чем два фута каждый — зубцами.
«И как она не спадает с его головы? — подумал Виктор. — И как такие тонкие нити удерживают его во всем этом железе?»
На кровати были грудой свалены вещи и оружие пленника: камзол, тяжелый с виду плащ, доспехи, меч и арбалет — все порченное временем и ржавое, словно долгое время хранилось в земле. Запах, который шел из комнаты, внутри оказался еще сильнее, и исходил он от незнакомца.
«Как будто этот человек целый год провел в куче опавших листьев», — вспомнились Виктору слова Кристины на интервью в «Брауни Инн». Точнее и не скажешь…
Свет не только позволил Кэндлам увидеть того, кто находился в комнате, но и ему — увидеть их. Стоило огню лампы упасть на лицо пленника, как он задергался в своем коконе. Виктор и Кристина, не сговариваясь, отшатнулись, но нити, несмотря на всю их кажущуюся непрочность, держали надежно.
— Горящие слезы, вываренные из черной крови! — закричал незнакомец, и его крик резанул обоих Кэндлов по ушам. — Горящие слезы!
— Не кричите! Хватит!
Виктор захлопнул дверь, чтобы никто в доме, не дай бог, не услышал.
Незнакомец не повиновался и дергаться не прекратил. Он продолжал вещать свою бессмыслицу.
— Горящие слезы, вываренные из черной крови! — проскрипел пленник, не сводя безумных глаз с лампы в руках Кристины. — Горящие слезы!
— Что?
Виктор недоуменно поглядел на сестру и вдруг понял, что речь идет о керосине, а «черная кровь» — это, вероятно, нефть, из которой его получают.
— Думаю, он спятил, — прошептала Кристина, но пленник ее услышал.
— Еще одна кейлех! — в отчаянии провыл он, прожигая Кристину ненавидящим взглядом. — Да смилуется надо мной Печальная Пустошь.
