Хмурый двухэтажный дом с облезлыми стенами и посеревшей черепицей даже вблизи выглядел лишь немногим плотнее окутавшего его тумана. А еще он выглядел весьма чахлым, сонным и болезненным. Этому дому отчаянно не хватало теплого пледа и чашки горячего чая. Ну, быть может, еще и ложечки рыбьего жира.
Глянув на ржавую табличку с номером 23, Виктор постучал в дверной молоток. Пугливое эхо смолкло почти сразу же.
Никто открывать не спешил. И хоть, несмотря на свой вид, заброшенным дом не казался, никаких признаков, что внутри кто-то есть, не наблюдалось: окна темнели, из-за двери не раздавалось ни звука, дым из каминной трубы сейчас было не различить — как, впрочем, и саму каминную трубу.
Виктору вдруг показалось, будто дом номер 23 притаился. Он постучал еще раз. В голову пролезли невеселые мысли: «Может, старик увидел меня в окно и теперь прячется, ожидая, когда я уйду? Или… может, там вообще никого нет?»
Виктору было не привыкать топтаться перед закрытыми дверями. За время работы репортером он научился стаптывать каблуки, чесать мостовую и менять силы, время и часы на жалкие крохи сведений. Чему он не научился, так это не падать духом, когда очередная ниточка приводила в никуда.
«Это работа не для неженок, Кэндл! — частенько говорил господин редактор. — Мерзнуть, мокнуть и трясти пустым желудком — это просто издержки профессии. Ты заглядываешь в окна и замочные скважины, лазишь по крышам и водостокам, как какой-то бродячий кот. Но, опуская леску удочки в дымоходы, ты можешь только надеяться, что клюнет что-нибудь любопытное. Будь готов к тому, что не клюнет ничего, кроме старого башмака. Для хорошего репортера не бывает слова “разочарование”. Если ты не готов к тому, что зацепка может привести в тупик, или к запертым дверям, или на порог к бывшей теще, которая тебя на дух не переносит, тебе здесь нечего делать, Кэндл!»
Вероятность того, что Виктор притащился на Серую улицу зря, была изначально высокой: он допускал, что здесь могут жить другие Биггли или что здесь уже давно живут вовсе не Биггли. Но даже если и так, все же хотелось в этом убедиться. В закрытых дверях его сильнее всего раздражало то, что к ним часто приходилось заявляться еще раз.
Виктор решил вернуться на Серую улочку завтра (но только если будет хорошая погода) и засесть где-нибудь в засаде, понаблюдать за домом со стороны.
Еще раз — для успокоения совести — стукнув в дверной молоток, он уже начал было придумывать, как бы выбраться с этой пустынной окраины, когда вдруг уловил за дверью шарканье по полу.
В доме кто-то был! И судя по всему, этот кто-то шел открывать…
Спустя несколько томительных мгновений послышался скрежет ключа в замочной скважине, и дверь медленно, будто нехотя, отворилась. На пороге стояла невысокая старушка, опирающаяся на клюку. Она нервно оглядывалась, высматривая кого-то на улице. Губы ее дрожали, и она тяжело дышала. Старушка подняла ногу, чтобы ступить за порог, но то ли ей не хватило на это сил, то ли она вдруг передумала.
— Ну да, ну да… — пробормотала женщина и, наконец заметив человека на крыльце, тут же оставила свои попытки выйти из дома.
Выглядела старушка так, словно спала целых полвека и вдруг ее разбудили. Чепчик на ее голове топорщился, приподнятый чуть ли не сотней деревянных бигудей, а сутулые плечи скрывались под шерстяной шалью. В левый глаз женщины был вправлен монокль с мутным стеклышком, вокруг правого краснела глубокая бороздка, судя по всему от него же. И верно — монокль тут же перекочевал в правый глаз, а испуганное выражение лица старушки в тот же миг стало добродушным и мягким.
— О, милый мой, ты совершенно замерз! — проворковала она.
— Да, это так, мэм, — признался Виктор.
— Так заходи скорее в дом! Это ж какой холод! И туманище, и сырость! А у меня чайничек есть, а на столе печеньица имбирные под салфеткой греются.
— Простите за вторжение, мэм, — удивленно проговорил Виктор, он не ожидал, что его позовут в дом вот так просто, поэтому еще заранее, в такси, изобрел добрую дюжину предлогов. — Меня зовут Виктор Кэндл. И я пришел к мистеру Бигглю. Он здесь живет?
Виктор глянул в темнеющее нутро дома: лампы там не горели и практически ничего не было видно. Лишь в дальнем конце прихожей на пол падали дрожащие темно-рыжие отсветы: в одной из комнат горел камин. Между тем уютом в домике и не пахло.
Виктор все не решался переступить порог: он не привык, чтобы люди сами его приглашали, и ожидал какого-то подвоха.
— Да, наша фамилия Биггль, — сказала старушка. — И мы здесь живем или, вернее, доживаем…
— Мистер Стюарт Биггль — ваш муж?
— О нет, что ты, милый! — захихикала хозяйка. — Это мой старый папочка. У меня и мужа-то никогда не было. Чтобы я — да замужем? Нет уж, это чересчур опасно для такой доброй и доверчивой женщины.
— Да, мэм. Тогда я, пожалуй, пришел по адресу. Мне нужно поговорить с вашим отцом.
— Заходи-заходи, милый, — старушка пропустила гостя в дом и закрыла за ним дверь. — Только поговорить с моим старым папочкой вряд ли кому удастся. Он не говорит.
— Прямо как Говард…
Старушка указала Виктору на вешалку, и он, сняв пальто и шляпу, надел их на кривые, потемневшие от времени крючки. Виктор мгновенно узнал висевшие тут же черное пальто с заплатами на локтях и выцветший красно-синий шарф, которые были на ключнике в день их знакомства.
«Да, это тот дом! Это те Биггли!»
— Не знаю, милый, я никакого Говарда, — старушка неотрывно наблюдала за гостем через свой монокль. — Но мой старый папочка болен, очень болен, он не выходит из дома и последний раз говорил лет пятнадцать назад.
— Не может быть!
Виктор поглядел на черное хозяйское пальто — все его полы были забрызганы грязью, причем, без сомнения, свежей, да и вообще пальто выглядело потяжелевшим от влаги, как будто его сняли буквально только что. Шарф всем своим видом заявлял: «Меня сегодня полоскали в лужах вплоть до Паркового района».
— Ты сейчас сам во всем убедишься, милый, — тем временем сказала старушка и бросила на входную дверь взгляд, как показалось Виктору, полный сожаления, словно она только и мечтала оказаться за ней. Должно быть, возраст или болезнь не позволяли ей выйти подышать воздухом.
Хозяйка повела Виктора вглубь дома. В гостиной было довольно тепло, в камине ярко горел огонь; туман за окнами вообще не пропускал света, и казалось, будто их заклеили старыми газетами.
У негромко работающего радиоприемника в кресле-каталке сидел старик; его безвольные руки лежали поверх клетчатого пледа. Старик мелко тряс головой, словно пытался стряхнуть с нее последние пряди. На его морщинистом лице застыло отсутствующее выражение: глаза вообще не моргали и глядели в пустоту перед собой.
Виктор ничего не понимал. Это определенно был Биггль — тот самый Стюарт Биггль, которого он и искал, вот только… старик и правда не выглядел так, будто пару дней назад вышел прогуляться по городу и случайно забрел в Крик-Холл.
