— Это не спонтанно, Мир, — режет тишину, приходит в движение и разворачивается ко мне. — Я много думала и приняла решение.
— Почему? — держу эмоции под замком, стараясь не разрядить плотность спокойствия. — Почему сейчас?
— Я молилась. Много, постоянно и бесполезно. Мой бог не услышал, не помог. Совсем скоро разочаровалась, обозлилась, перестала верить в него. И знаешь, Мир, рядом со мной был Махмуд, которого жизнь нещадно била, но он всё равно верил в Аллаха.
— Махмуд с детства привык верить. Это единственное, что у него осталось, и его взгляды не повод менять что-то в себе.
Осторожно отговариваю и всё больше убеждаюсь, что так не хочу. Одно дело почитать книги, прийти к решению осмысленно, от сердца пожелав, другое вступить в противоречие — этот не помог, перейду к следующему.
— Да при чём здесь Махмуд? Он просто был рядом, не теряя веры, — шипит возмущённо жена. — Я хочу исповедовать одну веру с тобой и детьми. Хочу пройти обряд бракосочетания по твоим законам. Хочу быть целым во всём.
— Малыш, мы вернёмся к этому разговору позже, когда ты отдохнёшь, успокоишься, почувствуешь себя по-настоящему дома, — гашу её раздражение, прижимая к себе и укладывая голову на плечо. — Тебе надо почитать книги, ознакомиться с кораном, обдумать всё ещё раз. Я буду счастлив твоему переходу в ислам, но только если желание будет идти из сердца.
Ника расслабляется, льнёт ближе, а мне безумно не хватает её длинных волос, путающихся между пальцами, её обнажённой спины, опаляющей жаром ладони. Глажу по плечу, спускаюсь ниже, переплетаю пальцы и целую ладонь. Счастлив до одурения. От того, что лежит рядом, что могу прижать к себе, что позволено дышать с ней одним воздухом.
— Хорошо, — отвечает, подумав. — Вернёмся потом.
От размеренного звука сердцебиения, от нежных поглаживаний груди засыпаю, проваливаюсь в спокойный сон, первый за последнее время. Тёплое тело жены вытянулось вдоль меня и доверчиво закинуло ногу, придавив член, жаждущий касаний. Дай мне сил вытерпеть, подождать ещё несколько недель, пока организм Ники восстановится, а рубцы немного заживут.
Меня будят уверенные трепыхания малышки, пытающейся вылезти из-под моих лап, жадно сграбаставших и затянувших худышку на себя. Вероника издаёт жалобные, мяукающие звуки, борясь с моей тяжестью и часто дыша.
— Мир, я в туалет хочу, — отвешивает в безнадёжности шлепок, дёргаясь сильнее.
— И чего так нервничать? Сейчас отпущу, — притискиваю напоследок к себе и чмокаю в нос.
— Да, потому что не добегу. Забыл? Клозет в пятидесяти метрах от дома, — извивается всем телом, сползая с меня, накидывает халат и пулей вылетает из спальни, только пятки стучать по полу, да тихий скулёж доносится извне.
Одеваюсь, выхожу во двор, вдыхая хвойную влажность прохладного утра. Хмурое небо тяжестью давит на верхушки елей, солнце с трудом пробивает жирные облака, а воздух хрустит от свежести. Кудахтанье кур и редкое блеяние коз смешиваются с криками леса, а шум топора с заднего двора свидетельствует о том, что все давно встали. Иду на звук, сворачиваю за угол и вижу Егора, рубящего дрова. Сила уже не та, возраст берёт своё, и я задумываюсь найти ему помощника.
— Давай-ка, дед, я разомнусь, — закатываю на рубашке рукава. — Где дети?
— Глеб чистит клетки с кроликами, а Кира с Тоней кормят белок, — втыкает топор в большой пень и освобождает место. — Что-то вы разоспались.
— Пришлось ночью о многом поговорить, заснули под утро, — делюсь с ним, разрубая первое полено.
— Зря ты жалеешь Нику и скрываешь информацию от неё, — присаживается на скамейку старик. — Она намного сильнее, чем кажется.
— Всё время забываю об этом, — ухмыляюсь и стискиваю челюсть. — Для меня она нежная малышка, любимая женщина, мать моих детей. Её надо оберегать, заботиться, ограждать от бед, но как-то плохо получается.
— Ты лично убил эту мразь? — надсадно хрипит Егор, пользуясь отсутствием Вероники.
— Перерезал глотку своими руками, — с ненавистью сплёвываю в траву и со злостью вгрызаюсь топором в дерево.
— Что думаешь делать дальше? — прищуривается, подпирая бороду.
Делать я собираюсь многое. Пройти с женой несколько процедур по восстановлению кожного покрова на спине и щеке, отвезти семью в райское место, где много воды и цветов, проверить и зачистить бойцов, и всё ближайшее окружение, уничтожить Аль-Саффар, всех до единого.
— Буду отдыхать и заботиться о семье всю оставшуюся жизнь.
Глава 44
Вероника
Два месяца тихой жизни у Егора, наполненной морозным воздухом по утрам, первым, пушистым снегом в начале ноября и дойкой коз, действующей умиротворённо, а Новый год я справляю в больничной палате после второй операции. Мир предлагал сделать перерыв и провести праздники дома, но перенос на три недели влечёт за собой новую сдачу анализов и риск не успеть к пляжному сезону.
Почему это так важно? Потому что я хочу снова почувствовать себя красивой женщиной, без уродств и неприятных воспоминаний.
Каждый день муж привозит детей, и я разговариваю с ними, лёжа на животе и мучаясь от невозможности обнять моих крошек. Тактильных ощущений не хватает больше всего, особенно слыша за окном радостные, людские крики и взрывы фейерверков и петард.
Мы все потихоньку приходим в себя, оттаиваем, становимся, как прежде, семьёй. Глеб перестал ходить за мной по пятам, держась за одежду, как маленький мамонтёнок за хвостик мамы, а Кира, наконец заговорила. Случилось это счастье накануне возвращения домой, когда Глеб загибал пальцы, кого из зверей надо забрать с собой, а белку всё никак не называл.
Кируша схватила меня ручками за щёки, заставила смотреть на себя и, с серьёзным выражением лица, сказала:
— Мама, бека.
Наверное, самые лучшие слова в моей жизни после такой долгой тишины. Дед на радостях загрузил нам двух бельчат, выпавших из дупла ещё в июле, трёх кроликов, прирученных специально для детей, козлёнка на трясущихся ногах и оторвал от сердца горластого петуха, гордо выхаживающего по двору, а Мир от счастья согласился всё это добро забрать. Так что возвращались мы домой с полным зверинцем и довольными детьми.
Говорит Кируша меньше, чем раньше, и только по делу, но самое главное говорит. Не прошли бесследно для неё две недели страха.
Вернувшись домой, первым делом поехали к Максу с Полей, знакомиться с племянником. Маленький Вовка недоверчиво взирал на нас, мусоля пальчики и пуская слюни по двойному подбородку.
— Вот это хомяк, — захлебнулся восторгом Глеб, рассматривая толстощёкого малыша. — Мам, пап, я такого же хочу.
— Все соки из меня высосал, — пожаловалась Поля, вытирая слюни. — Целыми днями ест, ест, ест. Сил моих больше нет.
— Зато смотри, какой богатырь, — с гордостью произнёс Макс, забирая у жены сына.
