— Я рассказал вам все, что знал. Я хочу спать. У меня одно
желание — забыть, что я когда-то обратился к вам и вообще стал разыскивать эту
девушку. Ко всему прочему, она… — Он запнулся в нерешительности.
— Что? — подстегнула его Берта.
— Ничего.
— Что вы собирались сказать?
— О, ничего, кроме того, что я разочаровался в этой девушке.
— В какой девушке?
— Жозефине Делл.
— Почему?
— Хотя бы потому, что она так и не пришла ко мне, чтобы
бросить, к примеру, «привет», если уж она поправилась.
— Она перешла на другую работу, — начала объяснять Берта. —
Когда Харлоу Милберс был жив, она работала неподалеку от вас, но он умер, и ей
не представился случай оказаться в тех местах.
— Все равно я не понимаю, почему она не смогла прийти ко
мне.
— Она послала вам подарок, не правда ли? Даже два подарка.
— Да. Музыкальная шкатулка очень много значит для меня. Она
могла бы догадаться, что я хотел бы лично поблагодарить ее за такой подарок.
— Почему же вы не написали ей?
— Я пишу очень неразборчиво. Пишущей машинки у меня нет.
— Тогда почему вы не позвонили ей?
— В том-то и дело. Я позвонил. Она не захотела потратить на
меня время.
— Подождите секунду. Это что-то новое. Она не захотела
тратить на вас время?
— Я позвонил ей, но ее не было дома. Я разговаривал с
какой-то женщиной, которой я представился. Она сказала, что мисс Делл в
настоящее время занята, но она может передать ей мою просьбу. Я сказал ей, что
хотел бы поблагодарить ее за подарок и подожду ее звонка.
— Дальше?
— Я ждал и ждал — целый час. Она не позвонила.
— Куда вы звонили ей — домой?
— Нет, домой человеку, на которого она работала. Вы знаете
дом Милберса.
— Насколько хорошо вы ее знаете? — поинтересовалась Берта.
— О, достаточно хорошо в своем роде, хотя, разумеется,
только из бесед с нею.
— Когда она останавливалась подле вас на улице?
— Да.
— Недостаточно, чтобы завязать близкую дружбу, —
констатировала Берта.
— О, мы действительно о многом успели переговорить, хотя
были дни, когда мы успевали переброситься только парой слов. Она очень
подбадривала меня и чувствовала это. Когда она все-таки не позвонила, я
перезвонил и попросил пригласить мисс Делл; человек, который подошел к
телефону, спросил, кто ее спрашивает, подчеркивая, что она очень занята. Я
решил сострить и ответил, что ее спрашивает человек, который никогда не видел
ее в своей жизни и никогда не увидит. Они подозвали ее к телефону, и я сказал:
— Добрый день, мисс Делл, это ваш слепой друг. Я хотел бы
поблагодарить вас за музыкальную шкатулку.
Она переспросила, что это за музыкальная шкатулка. Я
напомнил ей о подарке, который она послала слепому нищему. Она ответила, что
посылала только цветы, и повесила трубку, сказав, что очень занята. Я подумал,
что либо после этого происшествия у нее возникли затруднения с памятью либо она
не хотела, чтобы кто-нибудь об этом знал, потому что иначе она кое-что
припомнила бы…
— Подождите минуту, — прервала его Берта, — вы уверены, что
это она прислала музыкальную шкатулку?
— О да. Она — единственная, кому я говорил о своей любви к
подобным вещам. Я подумал, что, может быть, у нее более серьезная травма
головы, чем она сама об этом думает, и решил…
— Как ее голос звучал по телефону? Как обычно?
— Нет. Ее голос был напряженным и грубым. По-моему, она
действительно не в себе. Ее память…
— Вы рассказывали об этом Больмэну?
— О чем?
— О телефонном звонке и музыкальной шкатулке и о том, как
Жозефина Делл потеряла память?
— Подождите… Да, я рассказывал. Берта занервничала:
— Вы получили музыкальную шкатулку сразу же после того
происшествия?
— Да, через день или два.
— И каким образом?
— Из магазина, который продал ее, какой-то антикварный
магазин. Я забыл название. Посыльный сказал, что ему поручили передать мне
шкатулку. Он сказал, что шкатулку специально держали для одной молодой леди,
которая внесла задаток за нее и наконец выплатила всю сумму…
— Вы рассказали об этом Больмэну? Кому еще вы рассказывали
об этом?
— Тхинвеллу — нашему водителю и…
— Съешьте меня с потрохами! — воскликнула Берта, вскакивая
на ноги.
— Что случилось? — спросил Кослинг.
— Тупица из тупиц, дура из дур!
— Кто?
— Я.
— Не понимаю, — опешил Кослинг.
— Какая-нибудь метка на музыкальной шкатулке или что-нибудь,
указывающее на магазин, который…
— Я не знаю. Я ощупывал ее только снаружи. Странно, что вы
спросили, кому еще я рассказывал о том, что у Жозефины провалы памяти после
того происшествия. Я помню, что Больмэн задал мне такой же вопрос.
— Вы говорили ему, что Тхинвелл тоже в курсе?
— Да. У меня есть знакомый врач, и у Тхинвелла возникла
идея, что врач мог бы встретиться с Жозефиной и понаблюдать за ней так, чтобы
она не знала о причине его визита, но прежде я должен был убедиться, что именно
она послала мне эту вещь. Тхинвелл считал, что это мог сделать кто-то еще. Я не
думаю, что это могло бы быть так. Нет, я никогда никому не говорил…
— Вместе со шкатулкой не было никакой записки?
— Нет. Записку принесли с цветами. Шкатулку доставили так,
как я рассказывал, без записки.
Берта взволнованно направилась к двери, потом остановилась,
вернулась назад, нарочито зевнула и сказала:
— Мне кажется, что после всего пережитого вы очень устали.
Что вы скажете, если мы закруглимся?
— Разве из того, что я сообщил, ничто вас не взволновало?
— О, сначала мне кое-что пришло в голову, — ответила Берта,
снова зевая, — но теперь я чувствую, что ошиблась. Вы не знаете, сколько она
заплатила за шкатулку?
— Нет, но думаю, что довольно много. Это очень красивая вещь
с росписью по стенке. Какой-нибудь пейзаж, написанный маслом.
— Вам кто-нибудь описал эту картину?
— Нет, я почувствовал это пальцами. Берта опять
продолжительно зевнула:
