– Извините. Не подскажете, как проехать отсюда на улицу Альшейха?
Седовласый вытащил из уха аппарат, разорвав таким образом связь с центром радиоуправления. Это позволяло надеяться на ответ.
– Альшейха? – повторил он, наморщив лоб точно так же, как это делала я полминуты назад. – Это просто, красавица. С Хаяркона повернешь на Харав Кук – и до конца. А там спросишь.
Мимо нас прокатился мячик – за ним, заливисто хохоча, пронесся Арик.
– Твой? – спросил седовласый. – Какой симпатичный пацанчик. Весь в ма…
Он вдруг замолчал, будто вспомнив что-то, отвел взгляд и свесил голову на грудь, как будто заснув под действием гипноза. Мики сзади подхватил меня под руку:
– Пойдем, пойдем, а то Арик убежит. Вон он уже где…
Послушно шагая вперед, я оглянулась на спящего… на спящего?..
– Не оглядывайся! – скомандовал Мики. – И не торопись. Идем, как шли до этого… Арик, Арик! Беги сюда, бандит ты этакий. И мячик, мячик захвати!
Лишь в этот момент я наконец осознала то, что минуту-другую попросту отказывалось уместиться в моей бедной глупой башке. Мики убил того мужика. Мики застрелил его средь бела дня на людной набережной. Я не видела, как он стрелял, не видела и куда он спрятал оружие, но зато хорошо расслышала два характерных хлопка.
– Ты уложил его, Мики, – тихо проговорила я, автоматически передвигая ноги. – Ты застрелил его из пистолета с глушителем. Я знаю этот звук. Я росла в Джей-Эф-Кей, я была женой бандита, я знаю этот звук…
– Ш-ш-ш, Бетти, – прошипел он. – Возьми мяч, а я беру малыша…
Я подняла мяч, он взял на руки Арика, и мы пересекли шоссе – не наобум, как попало, а не торопясь, по зебре, дождавшись зеленого светофора, как и положено нормативной, законопослушной семье. Мне не хотелось думать. Мне вообще ничего не хотелось, в особенности – думать. Яркий солнечный полдень померк, небо потемнело, воздух утратил свежесть. Я сосредоточенно передвигала ноги, полностью уйдя в этот сложный процесс. Одна – другая. Одна – другая. Эта – левая, а эта – правая. А может, наоборот, неважно. Важно – не думать. Но непрошеные мысли все равно упрямо вплывали в меня – медленно и равнодушно, как тяжелые холодные карпы.
«Мы всего лишь его прикрытие, – плыло у меня в голове. – Он прикрывался мною, когда стрелял. Он использовал малыша, чтобы отвлечь внимание. Он все рассчитал. Настоящий мастер, не какой-нибудь бандит. Профессионал, сразу видно. Теперь понятно, откуда у него столько денег…»
На стоянке нас ждал неприметный «шевроле» – неказистая с виду дешевка, прячущая под исцарапанным капотом двигатель мощного гоночного автомобиля. Теперь ясно, зачем ему нужна именно такая тачка. Теперь, теперь, теперь… Теперь ясно, теперь понятно. Где были мои глаза раньше, до этого «теперь»?
Мы выехали на автостраду. Набегавшийся малыш почти сразу задремал. Мики сосредоточенно вел машину, время от времени испытующе поглядывая на меня. В его круглых глазах не было ни тени смущения или растерянности – лишь прежняя подкупающая смесь детской наивности и непоколебимой уверенности в себе. Мне понадобилось довольно много времени, чтобы наконец открыть рот и привести в действие язык. Впрочем, и тогда моих сил хватило всего на одно слово.
– Почему?
Мики облегченно вздохнул:
– Слава тебе, Господи. Я уже боялся, что ты онемела. Почему? Потому что он был подонком. Настоящим подонком. Адвокатом мафиозного клана из Бат-Яма. Вытаскивал из тюрьмы убийц и наркодельцов. Подкупал прокуроров и полицейских. На его совести больше трупов, чем у Джека Потрошителя. Так-то он не выходил из дома без телохранителя, но утренняя пробежка – дело интимное, с топтуном неловко. Вот и добегался. Он всегда на ту скамейку садился. Посидит, отдохнет – и бежит обратно. Умный-умный, а дурак. Думал, на людной набережной его не тронут… Вот поэтому. Ну и еще потому, что это моя работа, Бетти. Его мне заказали неделю назад. Я ответил на твой вопрос?
Я отрицательно мотнула головой:
– Нет. Я спрашивала не об этом. Почему ты выбрал меня?
– Ах это… – он помолчал. – Давай, лучше я начну с самого начала. Так или иначе нужно рассказать тебе обо всем. Прежде всего, моя фамилия не Шварц…
По-настоящему его звали Михаэль Хитман. Не родственник певца Узи Хитмана, чей диск постоянно звучал в его машине, а просто однофамилец. Рос в одном из коммунистических кибуцев Изреельской долины. В шестнадцать связался с девчонкой из соседнего Бейт-Шеана, а через нее – с компанией тамошних сорвиголов, в том числе и с Зэвиком, закадычным дружком и будущим мужем моей тети Мали. По этой причине рассорился не только с родителями, но и со всем кибуцем, и в ЦАХАЛ пошел не десантником, как подобает образцовому коммунару, а бойцом бедовой бригады Голани, где вечно бунтуют и садятся в тюрягу за травку и гашиш, и куда приличный бледнолицый ашкеназ даже носу не кажет.
После армии отправился путешествовать вместе с Зэвиком по Южной Америке. Сначала несколько месяцев, пробавляясь случайными заработками, слонялись от Колумбии до Патагонии и обратно на север. А напоследок решили заехать в Штаты и пересечь их наискосок, дабы узнали и там, что такое настоящий «голанчик». В Лас-Вегасе их настигло горестное известие из Бейт-Шеана: у Зэвика умер отец. Денег хватило только на один билет; Мики посадил друга на самолет и остался зарабатывать на обратную дорогу. Мыл в ресторанах посуду, ночевал в кладовках. Когда до искомой суммы оставалось всего две-три сотни баксов, зашел в бар побаловать себя бутылкой-другой пива.
Сосед по стойке подозрительно долго косился на него, а когда Мики совсем уже собрался пересесть от греха подальше, вдруг спросил на чистом иврите:
– Давно из Страны?
– Полгода, – ответил Хитман. – Как ты узнал, что я израильтянин?
Сосед рассмеялся:
– Нашего брата издалека видно. По повадке. Ну и акцент тоже. Слышал, как ты заказывал…
Он передразнил топорный Микин выговор. Тот не обиделся: без Зэвика успел соскучиться по родному языку.
– После армии? – продолжил расспросы сосед.
– Голани.
– Гола-а-а-ни… – уважительно протянул незнакомец.
Был он плечист и грузен, говорил неторопливо, слегка растягивая слова и ощупывая собеседника взглядом прищуренных глаз.
– Тогда давай знакомиться, братан. Я ведь тоже голанчик… Том Атиас, бывший Томер…
Мики пожал протянутую крепкую ладонь и назвал свое имя.
– Михаэль? – переспросил Том, бывший Томер. – А фамилия? Что-то ты слишком похож на ашкеназа.
– Хитман.
Атиас поперхнулся и разразился хохотом.
– Что такого смешного?
– Ох… Хитман… – едва выговорил сосед, утирая ладонью выступившие слезы. – Ты хоть знаешь, что это значит? Что это значит здесь, а не в Стране, где это просто фамилия? Знаешь?..
