Коматозник – он коматозник и есть, никуда не убежит. Человек неизвестный – мистер Никто, без роду-племени, не разыскиваемый никем, кроме наемных убийц, да и сам-то, судя по оружию и по меткости, с которой умудрился завалить известного своей безошибочностью хитмана, принадлежит отнюдь не к миру добропорядочных гражданских лиц. А коли так, то вряд ли кто-либо станет потом обвинять власти за небольшой обман, сделанный в интересах безопасности самого подследственного. Тем более что перспективы его выживания выглядели весьма и весьма сомнительными.
Полицейские попросили администрацию больницы сообщить в участок дату настоящей смерти или, напротив, выхода пациента из искусственной комы и обратились к иным, более насущным проблемам. Дальше Мики боролся за жизнь в одиночку, то есть без присутствия постового за дверью палаты. Боролся – и победил. Несколько недель спустя его вывели из комы. Первыми словами, которые достигли едва пробудившегося Микиного сознания, был адресованный к медсестре вопрос, когда его можно будет допросить. Слегка поразмыслив, Мики решил, что нет особого смысла открывать глаза, если взгляд тут же уткнется в полицейского детектива.
Всю следующую неделю он успешно саботировал попытки вражеского окружения установить хотя бы минимальный контакт, а ночами пробовал вставать с постели.
– Есть вероятность, что он придуривается? – спросил детектив во время очередного неудачного визита к постели пациента.
– Вполне возможно, – ответила медсестра. – Такое бывает…
– А если так, то в состоянии ли он ходить самостоятельно?
– Вряд ли, – усомнилась девушка. – Швы еще не затянулись.
– Знаете, завтра я пришлю сюда полицейского, – помолчав, сказал детектив. – Пускай посидит у двери. На всякий пожарный.
В этот момент Мики Шварц понял, что чересчур засиделся в гостях – вернее, залежался. Той же ночью он сбежал – если можно применить это слово к человеку, способному еле-еле ковылять, придерживая обеими руками свежие шрамы на животе. Имитировав тревожный вызов к соседу по коридору, он подождал, пока мимо пронесутся обе дежурные ночные сестры и, пройдя мимо опустевшей вахты, спустился в обычное крыло. Мики надеялся, что в суматохе приемного покоя ему удастся раздобыть одежду и обувь, но ночь, как назло, выдалась спокойной. Получилось лишь стащить из каптерки зеленый халат, больничные штаны и матерчатые бахилы. Присев передохнуть на стуле, он проверил содержимое медсестринского кошелька, который ему удалось попятить из сумочки на вахте. Денег там как раз хватило на такси до Квинса.
– Что же ты даже не переоделся, браток? – полюбопытствовал водитель.
– Кому браток, а кому доктор Слуцкий, – сурово отвечал Мики. – У врачей нет времени переодеваться. Срочный вызов. Осложнения с родами на дому.
Видавший виды нью-йоркский таксист с сомнением хмыкнул, что заставило Мики выйти на значительном расстоянии от знакомого мне складского хранилища, где его подстрелили почти месяц тому назад. Остаток дороги он проделал пешком – по стеночке, по стеночке, от фонаря к фонарю. Думал, что не дойдет, но дошел. Как говорится, вернулся прямо к месту преступления – другого пути к спасению Мики просто не видел. До своей заветной ячейки он добрался уже в полубессознательном состоянии и отлеживался там еще некоторое время.
Наверняка по дороге его видели многие глаза и видеокамеры, включая ту, что над входом в хранилище. К счастью, побег больничного пациента, объявленного мертвым, не значился в списке полицейских приоритетов. В ячейке хранились деньги, документы, одежда и даже немного еды: галеты и шоколад. Более-менее придя в себя, Мики покинул убежище, добрался на поезде до Чикаго и уже оттуда благополучно вылетел в Европу.
Перед рейсом он зашел в интернет-кафе и пробежался по новостям. Движение ЖПЧ и другие организации защиты прав и свобод животных с глубоким прискорбием сообщали о трагической кончине выдающейся активистки прогрессивного движения камрадки Кэндис Дорсет. Сопутствующие полицейские пресс-релизы просили граждан помочь в поисках молодой иностранной практикантки, которая, возможно, могла бы пролить дополнительный свет на случившееся, но бесследно исчезла – как видно, под впечатлением ужасной гибели своей любимой наставницы.
– Тут я окончательно взбодрился, Бетти, – сказал Мики, – и дальнейший путь проделал в настроении лучше некуда. В общем, считай, что ты-то меня и вылечила… Давай выпьем за тебя еще раз!
Мы лежали рядом в постели, потягивая вино и отмечая праздник нашей нежданно-негаданной встречи, насколько это позволяли устрашающие шрамы на Микином животе.
– Мики, – сказала я, – не думаю, что нам следует продолжать ездить в Америку. Вряд ли я вынесу твою вторую смерть. Одной с меня хватило на всю оставшуюся жизнь.
– Откуда такие мрачные настроения, девочка? – удивился он. – Вот же я, на месте, у тебя под боком, никуда не делся. А что касается Америки, ты даже не представляешь, как они быстро там забывают – особенно свои неудачи. Кроме того, официально я мертв, следовательно, и охотиться не на кого. В общем, выждем месяц-другой, максимум полгода, и можно продолжать как ни в чем не бывало.
– А полиция? Ты ушел оттуда каким-то чудом, разве не так? Если бы они посадили полицейского у твоей палаты на день раньше… Если бы в твою палату заглянули той же ночью… Если бы не поленились искать тебя на уличных камерах… Если бы ты задержался в хранилище еще на пару дней… Если бы у тебя воспалились раны… Если бы тебя опознали в аэропорту… Видишь, как много «если»? Тебе просто сказочно повезло, дурачок. Обломись хотя одна из этих удач, и ты сейчас сидел бы в тюрьме или лежал на кладбище.
Мики поморщился.
– Брось, Бетти. Это пустые страхи. Говорю ж тебе: я для них никто, Джон Доу. Поэтому полиция даже не почесалась, когда я смылся из Белвью. Если бы знали, сколько трупов на мне висит, разговор был бы совсем другой. Но они не знали и не узнают. Все, проехали, забудь. Можно спокойно жить дальше…
В тот момент у меня не было желания продолжать спор – просто потому, что мой воскресший партнер сильно нуждался в отдыхе. Но я не собиралась уступать. С меня хватит. Отныне мы будем жить обычной простой жизнью, нормальной семьей. Мики найдет легальную денежную работу – с его связями это не составит труда. Я рожу ему детей. До рекордных надоев Теилы мне точно не дотянуться, но на троих-четверых щеночков хватит. И все – никакой Америки и никаких хитманов. Кончено и забыто. Баста, как говорят сицилийские коллеги.
Утром, когда я отводила Арика в школу, мы встретили Теилу, и он тут же бросился к ней рассказывать о чуде, сотворенном Котелем, записочкой и ангелом. Воспитательница слушала, умильно сложив руки на животе, кивала и поглядывала на меня, всем своим видом говоря: «Ну вот, а ты еще спорила…» Конечно, я не стала возражать – да и как тут возразишь? Последовательность «Котель-записка-ангел-чудо» действительно имела место. Когда я вернулась домой, Мики еще спал, по-детски причмокивая губами. Представляю, как бедняга мечтал об этой кровати, ворочаясь на картонках в душной ячейке хранилища…
