– Мне так важна тема непозволительно равнодушного отношения общества к инвалидам! – продолжала щебетать я. – Особенно к инвалидам войны, таким как вы, Моше. Вы ведь пожертвовали собственным здоровьем ради жизни и безопасности других, и эти другие просто обязаны…
Он слушал и одобрительно кивал, время от времени вмешиваясь, чтобы дополнить мою хвалебную песню своим высоким тенорком.
Мики молча вел машину; мы въехали в парк, свернули в боковую аллею и остановились. Я вышла, потянулась и окинула местность оценивающим взглядом опытного режиссера, привыкшего смотреть на мир через сложенный из пальцев прямоугольник кадра. Мики иронически наблюдал за мной сквозь лобовое стекло. Наконец я решительно указала на расположенную в некотором отдалении скамейку.
– Там! Отличное место! Прекрасный фон, тишина, и никто не помешает. Моше, обещаю вам, это будет замечательное интервью… Пожалуй, мы предложим его Первому каналу. Махлуф! Что ты застыл, как привязанный? Выноси штатив, камеру… шустрей, Махлуф, шустрей!
«Махлуф» подчинился, что-то еле слышно ворча себе под нос. Я едва удержалась от смеха. Хотел участвовать – пожалуйста, участвуй. В этот полуденный час парк был почти безлюден: дети в школах и детсадах, взрослые на работе. Лишь по близлежащим дорожкам то и дело проносились погруженные в наматывание километров бегуны и велосипедисты. Мы без помех приступили к «работе». Я держала микрофон и задавала вопросы, приосанившийся Моше Авгин с достоинством отвечал, Мики не оставалось иного выбора, кроме как изображать телеоператора Махлуфа Рубинштейна. По хорошо проверенным законам подобных операций, следует сначала хорошенько притомить клиента, надежно усыпить его бдительность и до последнего момента скрывать направление главного удара. Поэтому первые четверть часа я намеревалась посвятить истории жизни господина Авгина и его самоотверженной жертве на благо общества.
Как выяснилось, в первые минуты знакомства я совершенно напрасно искала внешние приметы тяжелых ранений.
– Есть незаживающие раны, которые не видны постороннему взгляду… – скорбно покачивая бритой головой, говорил Моше. – Вот и у меня такая… Вся моя жизнь разделилась надвое: до и после. До того сентябрьского утра и после него. Я вошел в утро того дня одним человеком, а к вечеру вышел из него совсем другим, хотя и понял это далеко не сразу…
Моше Авгину, молодому человеку из тайманской семьи, шел тогда двадцать шестой год. С детства ему плохо давались школьные предметы, поэтому вместо старших классов паренек предусмотрительно выбрал профессиональное обучение, и, когда пришла пора идти в армию, уже считался более-менее квалифицированным электриком. Это определило и характер его воинской службы. Безбедно оттрубив три обязательных года техником на базе ВВС, Моше получил предложение остаться на сверхсрочную. Отказываться не было причин: хорошая работа, надежный заработок, привычная, а потому не слишком обременительная дисциплина.
За год с четвертью до того рокового дня наша армия отступила из Южного Ливана, приведя с собой несколько тысяч «цадальников», бывших союзников – ливанских христиан, которым нельзя было оставаться в родных местах из-за угрозы быть вырезанными вместе с семьями. Цадальники приживались тяжело, тосковали и нуждались в постоянной опеке. В начале сентября сержанта-сверхсрочника Авгина вызвал к себе заместитель командующего базой.
– Случалось тебе бывать в Ахзиве, Моше? – спросил тот. – Море там чистейшее и берег фантастический… Я туда ездил пару раз в домики отдыха. Дорого, но стоит того.
– Нет, не приходилось, – осторожно ответил Авгин, не понимая, к чему клонит подполковник. – Я вообще-то море не люблю.
– Ну и зря… – офицер смущенно почесал в затылке. – В общем, так. Ты ведь арабским владеешь?
– Из семьи. Бабушка до сих пор только по-арабски умеет.
– Вот и прекрасно, – обрадовался заместитель. – Хочу, чтобы ты поехал в Ахзив. Там сейчас устроили реабилитационный центр для цадальников. Надо помочь бывшим союзникам – пообщаться, успокоить, поучить ивриту. Обязать я тебя не могу – потому как работа не по профилю. Но пришла разнарядка, а послать практически некого. Многие бы вызвались – это ж не просто халява, а просто-бомба-какая-халява! Но вот загвоздка: языка не знают. А ты, счастливчик, знаешь. Посидишь там всего две недельки, отдохнешь, развеешься. Люди за это большие деньги платят, а тебе бесплатно достанется. Что скажешь? Соглашайся!
Авгин подумал и согласился. Когда делаешь одолжение заму командира базы, то будто даешь деньги в рост: непременно настанет пора, когда можно будет получить должок назад, да еще и с процентами. К тому же и одолжение-то не Бог весть какое – как сказал сам подполковник, просто-бомба-какая-халява. Не в летнюю жаровню Негева шлют, не в зимнюю грязь Голан, а на курорт, к морю. Но уж отдыхать так отдыхать: Моше раздобыл огромный рюкзак и сложил туда все, что теоретически может понадобиться порядочному курортнику, то есть полдюжины рубашек, столько же комплектов белья, несколько пар обуви, крема, шампуни, бритвенные принадлежности, купальный халат и даже набор для приготовления кофе: любимую джезву, газовую горелку и большой пакет хаваеджа – душистой тайманской приправы.
Когда уходил, на базе смеялись:
– Ты с этим мешком похож на черепаху.
– На две недели еду… – оправдывался Авгин. – И не в кибуцный циммер, а в Ахзив. Это ж просто-бомба-какая-халява.
Пристала к нему эта подполковничья фраза, как военный полицейский к непорядку в форме, – постоянно вертелась на языке, соскакивала с него и к месту, и невпопад. Из поезда он позвонил Саре – своей подруге, с которой они крутили любовь без малого пять лет, из которых вот уже год обсуждали крайне непростой вопрос свадьбы: когда, да где, да сколько гостей, да куда потом ехать… Все это казалось таким непреодолимо сложным, что у Моше возникали реальные опасения остаться неженатым до конца жизни.
– Ты уже там? – спросила Сара.
– Нет, еще не доехал. Думаю, до Ахзива еще минут сорок.
– Тогда чего звонишь? Позвони, когда разберешься.
Они договорились, что сразу по приезде на курорт Авгин проверит возможность принять там еще и его подругу. Отдыхать так отдыхать. Вот тогда это действительно получится просто-бомба-какая-халява. Даже просто-атомная-бомба-какая-халява… Когда Моше закончил разговор, сидевший рядом лейтенант толкнул его локтем.
– Ты что, тоже в Ахзив?
– Ну да, – ответил Моше. – Просто-бомба-какая-халява.
Они тут же познакомились и чесали языками до самой Нагарии. Лейтенанта звали Ави, он был послан к цадальникам из отдела военной разведки и арабский выучил по долгу службы, не абы как, но в целом неплохо для безнадежного ашкеназа. Вообще-то с ашкеназами Авгин не очень дружил – уж больно высокомерны, холодны и ни черта не понимают ни в кофе, ни в еде – но с этим вот Ави сошелся на удивление сразу, хотя, видимо, временно. Такое бывает, когда людей сближает не человеческая схожесть, а преходящие внешние обстоятельства. Тем не менее, из вокзала в Нагарии они вышли рука об руку, хорошими друзьями.
