Ему нравится? Серьезно? Да он точно поехавший извращенец. Секунду назад он сам насмехался надо мной, отвешивал ироничные комплименты, а теперь вдруг завелся. Нет, невероятный бред.
Я рефлекторно выгибаюсь в очередной попытке ускользнуть, разорвать стальные цепи удушающих объятий, но никакой свободы не получаю. Только прохожусь лоном по всей длине эрегированного члена.
Нас разделяет слишком мало ткани. Нас вообще слишком мало разделяет сейчас.
Я цепенею от противоречивых ощущений. Ненависть перемешивается с тем чувством, которого я совсем от себя не ожидаю. С ужасом ловлю себя на том, как мне хорошо.
Дура. Идиотка. После всего?!
Я раздраженно шиплю, злюсь на саму себя за такие предательские реакции, начинаю бешено вертеться, вырываться.
– Что? – усмехается Чертков, обхватывает мои запястья и вбивает в землю по обе стороны от моей головы. – На хуй заскочить не терпится?
– Ублюдок! – буквально выплевываю.
Я действительно хочу сейчас в него плюнуть, а еще глаза бы ему выцарапать. Наглые, бесноватые, горящие, точно адские угли. Но я ничего не успеваю сделать.
Чертков впивается в мой рот поцелуем, жадно сминает губы, вламывается внутрь языком, одержимо проходится по деснам, помечает каждую клетку, выжигает тавро обжигающим дыханием.
Он заставляет меня забыть обо всем. На миг, на долю секунды. Переносит в другую реальность, туда, где нет ни боли, ни слез. Нет жгучей отравы нашей ненависти. Нет горечи, пожирающей изнутри.
Я быстро трезвею. Вспоминаю, что он сделал со мной, до какого ужаса и отчаяния довел, как раздавил и разломал, вышвырнул подальше от себя.
Черт. Я была готова простить его. Почти простила. Тосковала, скучала. Когда услышала про его смерть, и правда сама чуть не перестала дышать.
А он? Что он сделал? Растоптал. Поступил похлеще своего проклятого братца. Тот предал, по собственной глупости повелся на безумные рассказы Маврина. А этот? Этот принял личное решение. Никто его не настраивал и не обрабатывал, не толкал на подставу. Он сам мечтал уничтожить меня, разрушить до основания. Сам!
Я разрываю контакт, освобождаюсь от его настойчивых губ, даже кусать не хочу, не желаю впускать мерзкую кровь в свой рот. Бешено мотаю головой, не позволяя ему снова вгрызться в меня неистовым поцелуем.
– Тошнит! – кричу. – Тошнит от такого урода как ты! Ясно? Не прикасайся ко мне. Отвали. Мразь. Как же я ненавижу тебя.
– И надолго запала хватит? – шепчет на ухо, прикусывает мочку, заставляя судорожно дернуться. – Киска горит. Мой хуй твою жажду за километр чует.
– Ты сдурел? – фыркаю, извиваюсь, пытаясь освободить запястья из плена. – Я скорее сдохну, чем позволю тебе снова взять меня.
Чертков отпускает мои руки, но я не способна сориентироваться и сразу дать ему достойный отпор. Мужчина действует слишком быстро и непредсказуемо. Он раздирает мое истрепавшееся белье в клочья, вводит пальцы в лоно.
Я захлебываюсь возмущенным воплем, а мои мышцы сокращаются рефлекторно, отзываются на вторжение тягучей судорогой.
– Пусти, – шиплю я. – Пусти.
– Размечталась.
Я бью его по лицу, кулаком по скуле врезаю. Один раз, второй. Пользуюсь своей минутной свободой по полной. Я так отчаянно хочу причинить боль. Вычеркнуть бы еще и отголоски остальных чувств, выжечь, стереть навсегда.
– Такая горячая, – выдыхает Черт в мои губы, никак не реагирует на град ударов, как будто совсем их не замечает и пропускает мимо. – Сочная. Тугая. Я успел забыть, каково это. Всаживать тебе по самые яйца, ебать до звона в ушах. Натягивать на хер, долбить до спазмов. Закачивать внутрь сперму, заливать тебя до отказа. Трахать грубо и грязно.
– Ты это и не вспомнишь, – мой голос пропитан ядом. – Я по доброй воле никогда не отдамся. Хочешь взять меня? Бери. Насилуй. Иначе ничего не выйдет.
– Опять скукота, – припечатывает издевкой. – Мы это проходили. Твой бойкот всегда заканчивался на первом же толчке моего члена.
Да? Самонадеянный ублюдок. Ладно, глупо отрицать, часть правды в его словах есть, причем значительная часть правды. Но… это ничего не означает. Я больше никогда не сдамся ему.
Я щурюсь. Шальная догадка обжигает изнутри. Навязчивая идея завладевает моим сознанием.
Я должна это попробовать. Обязана. Он точно поведется, купится на игру и потеряет хватку, пусть и на пару секунд. Этого хватит. Потом уже станет поздно.
– Ты перешел черту, Макс, – шепчу я, облизываю распухшие от поцелуя губы, знаю, мужчина наблюдает, знаю, этот трюк всегда безотказно на него действует.
– И что? – ухмыляется он. – Ты от моего хуя не откажешься. Течная сука. Весь твой мозг здесь. Между ног.
Черт трахает меня пальцами, будто в подтверждение своих слов, почти насаживает на руку, действует грубо и жестко, но при этом задевает такие точки, от воздействия на которые сладкие судороги моментально сводят живот.
Я больше не сопротивляюсь. Подаюсь и обмякаю под диким напором. Накрываю широкие плечи ладонями, словно случайно. Издаю порочный всхлип, мигом кусаю губы, как будто пробую сдержаться, поумерить пыл. А мои пальцы скользят вниз по мускулистой спине.
Отлично. Пора действовать.
Я выхватываю его пистолет, выдергиваю из кобуры, за долю мгновения перемещаю к животу и жму на курок, не раздумывая. Не целюсь, не представляю, куда именно попаду. Главное – первый выстрел. Потом разберусь. Нужно застать врага врасплох, использовать преимущество с максимальной пользой.
Я знаю, Чертков носит оружие. Совсем не удивляюсь, наталкиваясь пальцами на ледяную сталь. Остальное дело техники, справляюсь так быстро и ловко, что сама поражаюсь.
Но есть один затык.
Холостой щелчок. Выстрел не звучит. Пуля не вырывается из ствола. Вокруг царит мертвая тишина. Ни намека на грохот.
Я жму снова. Снова и снова. Неужели забыла снять с предохранителя? Нет, вроде действую верно. Тогда в чем проблема? Что именно пошло не по плану? Я сбиваюсь со счета, настолько много раз пробую исправить ситуацию.
– Ты это ищешь, принцесса? – елейным тоном интересуется Чертков, бросает на мою грудь обойму патронов.
Подонок. Он опять все рассчитал заранее, предугадал ход моих мыслей.
– Пора освежить твою память.
В мгновение ока пистолет выбит из моих рук, отлетает в сторону. Обойма отправляется в противоположном направлении.
Чертков разворачивает меня и ставит на колени, нагибает раком, срывая остатки одежды. После прижимается вплотную, расстегивает брюки.
– Ты моя шлюха, – заключает мрачно. – Шлюха дьявола.
Его пальцы обводят контуры татуировки, как будто заново оживляют боль, которую я испытывала при нанесении этого рисунка.
