Магистр, сидя за столом, даже не поднял голову, а, продолжив писать, озадачил меня вопросом:
– Сегодня на плацу я видел, что ты хотел меня о чем-то спросить?
Пока шел, я готовился к чему угодно, но только не к этому. Вопросов у меня, конечно, навалом, но как он узнал?! Ведь даже близко не подходил! Такое начало ошеломило меня настолько, что я несколько растерялся.
Тогда магистр приостановил работу и обернулся. В темных проницательных глазах на узком бледном лице блеснула лукавая усмешка.
– Мне показалось?
– Нет, вы правы, вопросы у меня есть. – Я, наконец, сумел справиться с волнением и решился задать самый волнующий из всех. – Кто я сейчас? Каков мой статус и чего мне ждать от людей? Как будут реагировать на мою касту там, за стеной?
Во взгляде магистра прибавилось жесткости, и он произнес негромко, но словно впечатывая в меня каждое слово.
– Сейчас ты не человек, ты зелот – оружие Света! Острие копья в руке ордена, стоящего на пути надвигающейся Тьмы. Пока ты служишь великой цели, на тебе нет касты и ты неподсуден мирским законам. Только Верховная комиссия ордена Ревнителей веры может похвалить тебя, наказать или казнить. Можешь скрыть свою касту повязкой, можешь оставить открытой, твое дело, никто во всей империи не посмеет сказать тебе ни слова, ибо у зелота нет ни друзей, ни семьи, ни касты, ни имущества, у зелота есть только Бог на небе и орден на земле.
Сказать, что слова магистра меня обрадовали, так погрешить против истины. В поселке отверженных о зелотах ходили разные слухи, в основном нехорошие. По большей части их называли цепными псами ордена Ревнителей веры. Рассказывали о чудовищной жестокости и безжалостности, что мол по приказу ордена, они пытали и сжигали людей целыми деревнями, не считаясь ни с женщинами, ни с детьми, ни со стариками. Не скажу, что я был поражен, нет, что-то подобное мне и представлялось, только в мыслях это одно, а услышать в реалиях – это совсем другое.
Замолчав, магистр внимательно проследил за моей реакцией и продолжил:
– Запомни, пока ты служишь Свету, ты зелот, но если вдруг ты решишь отказаться, то в тот же миг вновь превратишься в осужденного на смерть неприкасаемого. – Его губы вытянулись в жесткую линию. – Как видишь, выбор всегда за тобой.
В тот момент я вдруг вспомнил тех бойцов на арене. У них на браслетах была гравировка РВ, и Гор говорил, будто они участвовали в рейдах против детей Тьмы. Это воспоминание заставило меня спросить.
– Так значит, либо беззаветная служба ордену, либо вновь на плаху. Или могут быть исключения?
– Только одно. – Сар аль Бинаи невольно усмехнулся. – Орден разочаруется в твоей службе и сам изгонит тебя. Тогда казнь, возможно, заменят на Крысиную яму.
Ответ лишь подтвердил мне, что выхода отсюда не существует, и тогда, глядя прямо в глаза магистру, я задал последний вопрос.
– Почему вы взяли меня, ведь знали же, что я не успею пройти ни обучения, ни проверки на надежность и верность. Что если выйдя за ворота, я попросту сбегу?
– Нет, – Бинаи покачал головой, – сейчас не сбежишь.
На мой вопросительный взгляд и невысказанный вопрос «в чем кроется его уверенность» он усмехнулся:
– По двум причинам: первая, ты не знаешь мира и не представляешь куда бежать, и вторая, ты любопытен. Тебе интересно, что будет дальше и чем все закончится. Возможно потом, когда ты лучше узнаешь мир… – Он вновь задумался. – Возможно, но что-то мне подсказывает что останешься. Есть в тебе непонятная мне сила, настолько огромная, что тебе понадобится помощь, чтобы справиться с ней. Поэтому запомни – я на твоей стороне и всегда помогу, если ты попросишь.
Слова магистра до сих пор в моей голове, и они меня озадачивают. Он не стал меня пугать, грозить карой в случае побега, а обещал помощь. Это странно и подозрительно! Зачем это ему?
В памяти вдруг всплыло морщинистое лицо старика Перла и его поднятый вверх указательный палец: – «Бесплатный сыр только в мышеловке!» Вздрагиваю и, подняв голову, осматриваюсь. Пока я пребывал в воспоминаниях, мы уже изрядно удалились от городских ворот. Все подустали, и строй, что еще хоть как-то держался в городе, теперь совсем развалился. Тули уже шагал не впереди, а бок о бок со мной, остальные тоже брели скопом, и только славный паладин Талс аль Шамир сидел на своем скакуне так, будто аршин проглотил.
Вместе с реальностью вернулись и звуки, от которых я почти отключился. Топот босых ног, гомон голосов за спиной и голос Тули у самого уха. К своему стыду, понимаю, что он мне о чем-то рассказывал, а я даже не слушал. Пытаюсь вникнуть и ловлю откуда-то с середины:
– …идем в провинцию Ашанги. Там мол черти-что творится. Девки молодые пропадают чуть ли не каждую ночь. Народ в деревнях с вечера до утра запирается на все засовы и носа со двора не кажет. Ведьму какую-то вроде бы поймали, но напасти не унимаются.
Название провинции звучит уж больно знакомо, и я вспоминаю, где его уже слышал. «Точно! На ферме Дидала Ашшура, когда я там занимался подсчетами урожая. – Грустно вздыхаю про себя. – Вот было чудное время! Тишина, покой и жратва деревенская от пуза! – Покопавшись в памяти, уточняю даже момент. – За столом, во время обеда крестьяне рассказывали, и почти тоже самое, что девчонки молодые пропадают».
Все это кажется мне странным, и я не могу удержаться от вопроса.
– Ну хорошо, люди пропадают, ведьма, а мы то тут причем? Пусть проведут расследование, зачем туда паладина посылать, да еще с командой смертников?
Посмотрев на меня, Тули кивает в сторону махающего хвостом мула.
– Вон видишь жреца?! Это Халим бен Шали – личность известная! Беспощадный борец с нечистью и все такое. Он будет вести следствие по этому делу, а раз уж расследование поручили такому человеку, то значит, дело тут не только в десятке пропавших крестьянских баб. – Он грустно улыбнулся. – Чувствую, хлебнем мы еще горюшка!
Такая осведомленность мне кажется подозрительной, и я язвительно замечаю:
– Ты-то откуда все это знаешь?
С той же грустной улыбкой Тули тяжело вздыхает.
– Не всегда же я командовал отделением смертников.
Я не решился выспрашивать подробности, но, видимо, на моем лице было написано такое нескрываемое любопытство, что он продолжил сам.
– Знаешь, у нас тут не принято распространяться о себе, может выйти боком. Но ты другое дело, ты спас мне жизнь. – Он помолчал, словно вспоминая далекое прошлое. – Как ты можешь видеть по моей касте, я из потомственной семьи военных. Мой отец, мой дед и все мои предки служили империи на поле боя. Я не исключение. В тот год я командовал кавалерийской схолой в армии гранда Марух аль Даршан. Мы разгромили орду дикарей, вторгшихся в земли Даршан и Ашанги, а затем погнали их на север. Там нас ждала неудача, армия попала в засаду и вынуждена была отходить, неся тяжелые потери. Моя схола дралась в арьергарде, прикрывая тыл отходящей армии. В одном из боев я получил удар мечом в голову и упал с лошади. Кровищи видать было много, потому что и свои и чужие решили, что я мертвый, но шлем меня спас, и удар лишь рассек кожу. Когда я пришел в себя, то никого из живых вокруг уже не было, только трупы. Я побрел через джунгли на юг. Без еды и воды, через три дня я упал от бессилия и должен был умереть, но судьба спасла меня вновь. Сознание вернулось ко мне в хижине у ручья, где юная хозяйка дома выходила меня, несмотря на то, что я был врагом ее народа. Я прожил в ее доме неделю пока набирался сил. Следом еще неделю, потому что не хотел уходить, а потом уж остался насовсем, потому что мы полюбили друг друга. Так прошел год. Самый счастливый год моей жизни! Следующей весной армия империи вернулась, и первое что сделали наши – это арестовали меня как дезертира. – Тули еще раз тяжело вздохнул и скривился в усмешке. – Так я узнал, что за счастье надо платить!
