- Конечно, у меня есть слуга, - аристократично вскинул бровь я. – И конечно я хотел бы иметь его где-нибудь рядом.
- За всю многовековую историю нашего славного… - начал было толстяк. Умолк и вместо обычной для себя ничего не значащей словесной шелухи, спросил совершенно по-человечески:
- Зачем тебе слуга, юноша?
- Кто-то ведь должен заботиться обо мне, - пожал я плечами. – Не делать же мне самому… разные неприятные мелочи.
- Я извещу начальника внутренней стражи, чтоб приготовил пропуск для одного человека, - после минутных раздумий, огласил директор вердикт. – Боюсь, постоянно болтаться по кампусу постороннему человеку – совершенно недопустимо… Но посещать тебя хотя бы несколько раз в неделю, это вполне возможно. И только во внеурочное время.
- Спасибо и на этом, - холодно выговорил я, так чтоб и этому Колобку стало понятно, как я разочарован его решением. – К кому нам обратиться по поводу заселения в общежитие?
Хлопотное это дело, я вам скажу. А когда плохо знаешь, в некотором роде, географию на первый взгляд бессистемно разбросанных по территории зданий, так и вовсе: много суеты с беготней, и мало дела.
Следуя рекомендации директорского секретаря, отправились сразу в здание стражи кампуса. Это, если что, в полукилометре от главного здания, сразу возле единственных ворот ведущих внутрь охраняемой территории. Однако там выяснилось, что без личной визы начальника стражи, чей кабинет – ну, конечно же! – на том же этаже, что и директорский. Вернулись. Провели весьма информативную, но больше смахивающую на банальный допрос, беседу с господином Ормссоном. Подписал несколько бумаг, в которых извещался, обязывался и гарантировал чего-то там. Несомненно, в лучших традициях лицея. Получили заветную бумажку с неразборчивой подписью, индивидуальный ключ-карту учащегося – она же пропуск на территорию, и специальный жетон гостя Лицея для слуги. Директор заработал один дополнительный балл в пользу обязательности.
И снова: стража у ворот, еще один ворох бумаг, и направление в ведомство заведующего хозяйственной частью. Потому как – конечно, традиционно – до заселения в общежитие, мне и опекуну следовало принять на себя ответственность за часть лицейских материальных ценностей. И получить, за одно, несколько комплектов форменных костюмов учащихся. Это же так весело, смотреть на потного абитуриента, таскающегося следом за сухощавым и невысоким комендантом единственной, из пяти, мужской общаги учебного заведения. Ибо этот прохиндейского вида мужичок, просто обязан был провести ознакомительную экскурсию для каждого вновь заселяющегося.
И вот, наконец, наступил тот долгожданный миг, когда мы с Варговым перешагнули порог моего, на ближайшие полгода, пристанища. К тому моменту я уже наверное раз двадцать рассказал сам себе древнюю историю про вырезание рун на костяном кубке и наградил сам себя почетным званием спасателем Лицея рецидивистом. Ближе к концу я вдруг как-то расслабился. Нет, не смирился. Не сдался. Просто гнев перерос «руны на роге режу, кровь моя их окрасит» в отстраненную ярость «рунами каждое слово, врезано будет крепко».
Подполковник, давший, кстати, несколько весьма дельных советов во время посещения норы завхоза, ушел за машиной, в багажнике которой уютно проспали всю нашу беготню видавшие виды чемоданы. А я остался один на один с комендантом в как-то пустовато выглядевшей комнате. Ни штор, ни завалящего коврика у двери. Только грязный пол, мусор в углу, и видавшая виды кособокая мебель, словно бы только что из скупки для бедных.
- Ну-с, юноша, - потер руки хитрец. – Осматривайся, располагайся. Я потом еще… Попозже загляну.
- С-стоять! – глухим и свистящим, быть может – даже чуждым Мидгарду – голосом прошелестел я. На сканди, естественно. Потому что истинный рус и должен говорить с зачарованным народцем на языке рун и соленого ветра. Так говорить, словно бы удар секирой, или гул в натянутых снастях. Так, как брызги крови шлепают по умбонам щитов, или как ревет пламя, пожирающее жилища врагов. Дома, в своих горах, в усадьбе, живущие в потаенных нишах древнего строения, ниссе* леденели от ужаса, стоило мне так заговорить.
/*Название дивного народца – ниссе, может происходить от норвежского и датского слова niðsi, означающего «милый маленький родственник»/
Сработало и с этим. Было у меня подозрение, что этот… хозяйчик мужского общежития, не совсем человек. Если конечно его в сопливом детстве не роняли в чан с чародейским составом каким-нибудь.
- Йоль* ушел, веттир* остались, - обещанием смерти прошелестел я застывшему уже практически на пороге существу. – Знаешь, кто я?!
/*Йоль (др.-сканд.jól, др.-англ.ġéol) — праздник середины зимы у исторических германских народов.
*Vættir (древнескандинавская, единственное число vættr) духи в скандинавской мифологии. Этот термин может использоваться для обозначения всего космоса сверхъестественных существ, включая альфаров (эльфов), дварфов (дварфов), йотнаров (гигантов) и богов ( асов и ванов )./
Существо прищурилось, потом все его тело как-то ужалось, стало еще меньше, еще боле непохоже на человеческое. Одни крупные мохнатые уши, которых прежде видно не было, чего стоили!
- Да-да, господин, - захлебываясь словами, на самой грани членораздельности, пролепетал «маленький братец». – Ошибся. Попутал. Не признал…
- У меня тут список, - достал я бумагу, под которой красовалась моя подпись. Вот уж не думал, что пригодится на что-то путное. – Будем проверять. Как тебя тут называют? Комендант?
- Не-не-надо проверять, - и вовсе огорчился тот. – Исправлю. В один миг все будет, господин. И даже лучше. Уж для Вас-то, поди, расстараюсь…
- Ты, наверняка, и живешь где-то здесь? – продолжал нагнетать я, намекая на то, что ниссе обычно очень привязаны к гнездам. В сказаниях часто встречается описание того, каким именно образом изгоняют провинившихся местечковых духов. И начинают процесс герои прошлых эпох всегда именно с уничтожения жилищ.
- Не-не-ненадо, - простонало существо, и даже прикрыл голову ладошками. Словно бы это могло его спасти. – Не-нее-надо.
- Я сейчас выхожу за вещами, - рычал я, вымещая на беззащитную тварь все обиды свалившиеся за день. Все бестолковости, прикрытые толстым слоем воображаемых традиций. Грубость и равнодушие сотрудников лицея, защищенных непробиваемым щитом обычаев. Кто-то должен был за это заплатить, и вот этот «кто-то» нашелся. – А когда вернусь, здесь нахожу чистоту и уют… И потом… Всегда чисто, одежда всегда в полном порядке. Иначе…
- Не-не-надо иначе, - дрожал ниссе.
- Иначе я иду тебя искать, - подвел я итог. По-другому они не понимают. Жалость почитают за слабость, и уважают только силу.
Это ради них в древности снимали с лодей головы драконов. Не ради людей. С людьми можно договориться, убежать или убить, если достичь соглашения не получилось. Твари понимали только язык силы. Только так. И деревянные морские змеи, по каким-то, одним тварям ведомым, причинам, вызывали у местных духов прямо-таки приступы бешенства. Грязь в котле с кашей, оступиться и упасть в самый неподходящий момент, залетевшая в рот муха в момент произнесения заклинания. Веттир гадили пришельцам без устали и с какой-то изощренной изобретательностью. Можно найти гнездо такого вот – домового – духа. Или выжечь лежбище духа лесного. Но нельзя воевать с каждым кустом или корягой.
