— Да, все.
— Тогда завтра в три на приватке.
Лекс отсоединился. Лиска посмотрела в сторону такси, затем повернулась и посмотрела в сторону «Джаггернаута».
Мелькнула шальная мысль — а может, послать сегодня все к черту, вернуться и найти Димона?
Так и не решившись, она шагнула к дороге, открыла дверь такси:
— На Белорусскую, двести рублей.
Глава 3. Мы в ответе за тех, кого приручили
Москва, конец марта 2007 года
Крепкий кофе по утрам, одна-две, а иногда даже три сигареты. Обычно с этого начинают день после сна, но у некоторых бывает наоборот — перед сном. Если кофе сладкий — а Лекс по утрам пил исключительно сладкий, со сливками, — то он повышает сахар в крови и вызывает сонливость. Сигареты после чашки такого кофе не вызывают сильного омерзения, зато немного притупляют сознание; заснуть в итоге получается быстро, без ворочаний и тяжелых сновидений.
Впрочем, речь не про кофе и сигареты.
Была еще одна, совсем небольшая причина, по которой Лекс не очень хотел покидать квартиру в Жулебино. И причина эта обитала в соседней квартире. Хотя это трудно назвать жизнью.
Лекс даже не знал, как это назвать. Существование, жалкое влачение.
Однажды ему приснился сон, в котором он испытал нечто подобное, и с тех пор, чтобы не жрать снотворное, он пил сладкий кофе, курил сигареты, потом чистил зубы и вырубался. Что говорить, тот сон был кошмаром, который парень больше не хотел испытывать даже во сне.
Ее звали Алина. Лекс познакомился с ней… впрочем, это так же трудно было назвать знакомством, в привычном понимании. Скорее, просто увидел.
Это произошло осенью. Лекс тогда только вернулся в Россию и около двух недель прожил в своей квартире на Остоженке. Дизайнерский ремонт, навороченная бытовая техника, дом под охраной, подземный гараж с «Рейнджровером», соседи — жирные папики с губатыми муклами, короче-все-дела…
Через пару недель, поняв, что вся эта роскошь вызывает у него невроз и омерзение, когда невозможно даже работать, Лекс стал искать квартиру попроще, где-нибудь на окраине. Ему требовалось что-то вроде рабочего офиса с обстановкой, глядя на которую хотелось бы стремиться к чему-то, а не сидеть, попивая пивко и поигрывая в модный Wii.
Что ж, как сказал Бад, у богатых свои причуды. Когда есть деньги, можно жить и без них.
Выбор пал на Жулебино по двум причинам. Во-первых, этот район, контролируемый японскими гуми, был относительно чистым и спокойным. Боссы якудзы не любили шумихи, поэтому одно время гопоту, упивающуюся «ягой», не желающую вести диалог и пытающуюся беспредельничать, часто находили в подвалах со стандартным диагнозом передоза. А потом все устаканилось.
Во-вторых, Бад, старый знакомец из Синдиката, посоветовал именно этот район.
— Синдикат начал скупать там недвигу, чувачок. Дома свиданий, инфоцентры, офисы агентов — скоро это будет Уолл-стрит, только не финансовый, а информационный. Если хочешь жить подальше от центра, Жулебино именно то, что тебе нужно. Минимум ментов, максимум порядка, и таксистов как грязи, если ты на своей тачке ездить не любишь.
Лекс не любил. И не ездил. Даже украденные давным-давно номера до сих пор не восстановил, и заниматься этим не было ни времени, ни желания.
По старой дружбе Бад помог и с выбором квартиры. Совершенно бесплатно, что для члена Синдиката было совершенно необычно. Впрочем, услуга копеечная. Подогнал несколько вариантов, Лекс выбрал оптимальный.
Через неделю после новоселья Лекс, возвращаясь из магазина с покупками, в тамбуре столкнулся с женщиной лет пятидесяти. Она закрывала дверь соседней квартиры, когда Лекс ввалился в отгороженный коридорчик с фирменными пакетами из «Азбуки вкуса» и опухшим от недосыпания лицом.
— Здрасьте, — на автомате произнес Лекс, пытаясь, не опуская пакетов на пол, достать ключи.
— Здрасьте-здрасьте. Это вы у Елены квартиру теперь снимаете? — строго спросила женщина.
Риэлтора, который дал Лексу ключи в обмен на аванс, звали то ли Рома, то ли Антон. Он же дал счет в Альфа-банке, куда Лекс должен был каждый месяц переводить деньги. Ни о какой Елене Лекс слыхом не слыхивал, тем не менее кивнул и пробурчал что-то утвердительное.
— Вас предупредили, чтобы никакого гайгуя по ночам не было?
— Никакого чего? — озадаченно переспросил Лекс.
— Гости, музыка, крики до утра… здесь тяжело больной ребенок, поэтому после одиннадцати просьба не шуметь. Иначе примем меры.
Теперь Лекс вспомнил, что риэлтор говорил что-то о нервных соседях, но он не придал его словам значения, поскольку сам не выносил шума и не собирался привлекать внимание.
— У меня гостей не бывает, — заверил он женщину. — Я тихий постоялец.
— Ну-ну. Вы один или с кем-то проживаете?
— Один.
Лексу наконец удалось достать ключи, и он пробрался в квартиру, оборвав разговор, который больше походил на допрос, чем на общение двух соседей.
В этот же день, а точнее ночь, он засиделся за компом гораздо дольше обычного. Как раз пытался наладить общение с Сайбером, уникумом-индусом, выросшим в Сингапуре, но при этом говорившим по-английски еще хуже Лекса, несмотря на государственный язык. Лиска в то время еще отсутствовала, и переводить было некому. В общем, ночь оказалась долгой и нервной.
Не заметил, как наступил рассвет, и только около десяти утра, закончив сложные объяснения, вышел на балкон покурить. Там, вытягивая из пачки сигарету, услышал странный голос, бормочущий:
— Потуши огонь. Потуши огонь. Потуши огонь.
Лекс перегнулся через перила, глянуть, что там происходит на балконе у соседей.
В инвалидном кресле сидела невероятно худая девушка лет восемнадцати. Спутанные волосы, лицо было изуродовано страшными шрамами, которые опускались по шее дальше, под рубашку.
Она смотрела в одну точку и, чуть-чуть покачивая головой, повторяла одну и ту же фразу. На Лекса она даже не обратила внимания.
Лекс отпрянул назад, устыдившись своего любопытства, но потом почему-то захотел еще раз взглянуть на девушку.
Девушка снова не повернулась в сторону Лекса, продолжая бормотать странные слова.
Потом появилась женщина, которую Лекс встретил в подъезде. Бросив на Лекса гневный взгляд, она взялась за ручки кресла и закатила его в квартиру.
Тряхнув головой, будто пытаясь избавиться от наваждения, Лекс закурил. Облокотился на перила балкона. Мыслей не было, просто затягивался и, выдыхая, рассматривал дым. Слова девушки-инвалида почему-то засели в голове.
Женщина вернулась. Тоже закурила — тонкую сигарету, вставленную в длинный тонкий мундштук.
Около минуты они так и стояли, молча, потом женщина негромко произнесла:
