– шатлена Маннея,
наставница над девицами, принявшими послушание.
Однако, едва я свернул в узкий каньон, все армии мира будто бы провалились сквозь землю. Солдат я больше не видел, а отдаленный грохот фальконетов и кулеврин Автарха, если вообще доносился туда, оказался начисто заглушен шумом быстрой воды.
Дом анахорета мне описали довольно подробно, подкрепив описание рисунком в уголке карты и вдобавок уточнив, что путь к нему займет ровным счетом два дня. Памятуя об этом, я был весьма удивлен, когда на исходе дня поднял взгляд кверху и увидел его совсем рядом, на вершине утеса, возвышавшегося прямо передо мной.
Ошибки тут быть не могло: легкость и прочность островерхого конька крыши рисунок Маннеи изображал на удивление точно. В единственном оконце уже мерцал огонек лампы.
В горах я одолел немало подъемов гораздо выше и – по крайней мере, на вид – гораздо круче, чем этот, желанием ночевать среди голых камней отнюдь не горел, а посему, едва увидев домик анахорета, твердо решил провести ночь под его кровом.
Первая треть подъема далась мне проще простого. Карабкаясь по склону скалы, словно кот, я сумел проделать больше половины пути еще до наступления темноты.
В темноте я неплохо видел с самого детства, и, напомнив себе о луне, что вскоре выглянет из-за горизонта, полез дальше… однако с луной промахнулся. Пока я лежал в лазарете, луна состарилась и угасла, а до рождения новой луны оставалось еще несколько дней. Скудный, неверный свет звезд – в то время, когда их не заслоняли полосы поспешающих к горизонту туч, – казался хуже кромешной тьмы. Вдобавок тут мне невольно вспомнилась Агия, дожидавшаяся моего появления из подземного царства людей-обезьян в компании наемных убийц, и моя спина вмиг покрылась гусиной кожей, словно бы в предвкушении свиста огненной арбалетной стрелы.
Вскоре меня постигла еще одна напасть, много худшая – утрата чувства равновесия. Нет, я не то чтобы оказался целиком во власти головокружения и в общих чертах понимал: «низ» вон там, под ногами, а «верх» там, где звезды, но этим дело и ограничивалось, отчего рассудить, сколь далеко можно наклониться в поисках очередной опоры, стало весьма затруднительно.
И вот в тот самый момент, как напасть сия вошла в полную силу, спешащие по небу тучи сомкнули ряды, и все вокруг окутала непроглядная тьма. Порой мне казалось, что утес становится куда менее крут: еще немного – и хоть вставай да иди в полный рост. Порой скала, наоборот, будто клонилась наружу, в мою сторону – льни всем телом к «подбрюшью», не то упадешь. Нередко я словно бы вовсе не поднимался наверх, а подолгу двигался влево либо вправо, а как-то раз даже обнаружил, что незаметно для себя самого перевернулся едва ли не вниз головой.
Наконец, выбравшись на какой-то уступ, я решил остановиться и переждать на нем до рассвета, закутался поплотней в плащ, улегся, поерзал, придвигаясь спиною вплотную к скале… но никакой скалы за спиною не оказалось. Тогда я подвинулся еще чуть дальше и снова не встретил ни малейшего сопротивления. Как же так? Быть может, вместе с чувством равновесия я утратил и чувство направления, улегся не лицом, а спиной к краю и вот-вот упаду? Охваченный страхом, я ощупал камень уступа справа и слева, перевернулся на спину и широко развел руки в стороны.
В тот же миг брюхо каждой из туч озарилось вспышкой ядовитого, зеленовато-желтого света: где-то неподалеку одна из огромных бомбард отправила в полет свой смертоносный груз. В зловещем, будоражащем душу зареве выстрела я сумел разглядеть, что добрался до самой вершины утеса, однако домика, видневшегося снизу, нигде поблизости не нашел. По голой скале вокруг, по щекам, по лбу забарабанили первые капли собравшегося дождя.
Наутро, изрядно продрогший, невыспавшийся, я съел часть прихваченной из лазарета в дорогу провизии и двинулся дальше, вниз, по противоположному склону холма, частью которого оказался тот самый утес. Спуск был далеко не так крут, и я решил вернуться к указанной на карте узкой долине, обогнув холм кругом.
Увы, из этого ничего не вышло. Нет, путь оказался нетруден (разве что изрядно долог), однако вывел меня совсем в другую, куда более мелкую долину с куда более широким ручьем на дне. Впустую потратив на поиски несколько страж, я нашел то самое место, откуда (вроде бы) видел домик анахорета на вершине утеса, но… Стоит ли говорить, что теперь никакого домика там не обнаружилось, да и утес выглядел вовсе не столь крутым и высоким, каким запомнился мне со вчерашнего дня?
Тогда я вновь развернул карту и, изучая ее, заметил под изображением обители анахорета слова, выведенные Маннеей с изяществом, на мой взгляд, просто невероятным, если вспомнить, каким она писала пером. «Последний Приют»… Отчего-то эти слова и нарисованный домик на краю отвесной скалы напомнили мне о хижине, попавшейся нам с Агией на глаза в Саду Джунглей, где муж с женой слушали рассказ обнаженного человека по имени Исангома. Изучившая Ботанические Сады вдоль и поперек, Агия утверждала, будто уйдя, а затем вернувшись той же тропинкой назад, хижины я вновь отыскать не смогу. Поразмыслив о том странном случае, я обнаружил, что сейчас ей не верю, но в тот день поверил. Разумеется, нынешняя недоверчивость могла оказаться всего лишь реакцией на ее двоедушие, примеров коего я насмотрелся в избытке, а может, я, только вчера ушедший из Цитадели, из-под опеки гильдии, в то время попросту был гораздо наивнее… однако еще я, по нынешнему своему разумению, вполне мог поверить Агии, так как только что своими глазами видел в небесах нечто небывалое, причем не один: люди в хижине явно видели то же, и это само по себе придавало достоверности рассказам о любых иных чудесах.
Строительство Ботанических Садов приписывалось Отцу Инире. Не мог ли он поделиться с анахоретом толикой собственных знаний? Отец Инире тоже устроил в Обители Абсолюта потайную комнату, с виду казавшуюся картиной. Да, я наткнулся на нее случайно, но только потому, что следовал указаниям старого чистильщика картин, исподволь направлявшего меня к ней. Теперь же я отступил от указаний Маннеи, и…
Вновь обогнув холм кругом, я поднялся по пологому склону наверх и остановился. Передо мной круто обрывался книзу тот самый, запомнившийся накануне утес, а у его подножия шумел, оглашая пением знакомую узкую долину, знакомый бурный ручей. Судя по положению солнца, до темноты оставалось не больше двух страж, однако спуск вниз, да еще при свете, оказался намного легче вчерашнего ночного подъема. Не прошло и стражи, как я спустился на дно тесной долины, к ручью, оставшемуся позади минувшим вечером. На сей раз огонек лампы ни за какими оконцами не мерцал, однако Последний Приют стоял себе на прежнем месте, венчая тот самый утес, который я весь день впустую топтал сапогами. Помотав головой, я отвернулся от него и в меркнущем свете солнца развернул карту, начерченную для меня Маннеей.
Прежде чем продолжить повествование, хотелось бы уточнить: нет, в сверхъестественной природе описанных выше событий я отнюдь не уверен. Последний Приют на вершине утеса я видел дважды, в обоих случаях при схожем освещении, первый раз – незадолго до темноты, второй же – в самом начале сумерек. Таким образом, стены и крыша домика вполне могли оказаться попросту игрою теней на камне, а освещенное лампой оконце – одинокой звездой.
