– Этот человек болен, – откликнулся Водал, указав взглядом на Автарха, – и, служа мне, принес немало пользы, хотя теперь полезность его, полагаю, исчерпана. Другой же обещан мною одной из моих соратниц.
– Хвалы достоин лишь жертвователь, возлагающий на алтарь служения народу все, что имеет, не помышляя о собственном благе.
Дальнейших пререканий тон асцианки явно не предусматривал. Взглянув на меня, Водал пожал плечами, развернулся кругом и едва ли не строевым шагом вышел из купола. На смену ему внутрь немедля вбежала рысцой дюжина асцианских офицеров с хлыстами в руках.
Нас заперли в одном из асцианских шатров примерно вдвое просторнее моей камеры под сводами древнего зиккурата. Внутри обнаружился горящий очаг, но не нашлось ничего, хоть отдаленно напоминающего постели, и офицеры, внесшие внутрь Автарха, попросту бросили его на землю у очага. Освободившись от пут, я постарался устроить его поудобнее – перевернул на спину, как он лежал в паланкине, а руки уложил по бокам, вдоль тела.
Вокруг, в лагере асциан, царила тишина для армейского лагеря, можно сказать, просто-таки гробовая. Время от времени вдалеке кто-то вскрикивал – похоже, во сне, однако чаще всего до нас не доносилось ни звука, кроме мерных, неспешных шагов караульных снаружи. Не могу описать всего ужаса, охватившего меня при мысли об отправке на север, в Асцию. До конца жизни видеть повсюду одни только безумные, источенные недоеданием асцианские лица, и самому жить в окружении, лишающем их разума, – сия участь казалась гораздо страшнее судьбы любого клиента из подземелий Башни Матачинов. Рассудив, что караульные в самом худшем случае сумеют всего лишь лишить меня жизни, я попытался поднять нижний край шатра, однако края его оказались каким-то непостижимым для меня способом спаяны с землей намертво. Разорвать скользкий, прочный материал стен мне тоже не удалось, а бритву Милеса у меня давным-давно отняла одна из шести стражниц. Оставалось только с разбегу таранить закрывавший вход полог… но тут до меня донесся знакомый голос Автарха.
– Постой, – прошептал он.
Внезапно испугавшийся, как бы нас не подслушали, я рухнул возле него на колени.
– Я думал, ты… спишь.
– Полагаю, большую часть этого времени я провел в коме, но, приходя в себя, притворялся, будто по-прежнему без сознания, чтоб Водал не приставал с расспросами. Ты собрался бежать?
– Да, но передумал. Без тебя, сьер, я никуда не побегу. Я ведь думал, ты мертв.
– И не слишком ошибся… меньше чем на день, можешь не сомневаться. Да, я полагаю, тебе лучше всего бежать. Среди мятежников находится Отец Инире. Он должен был принести тебе все необходимое, а после помочь с побегом… но мы ведь уже не у них, верно? Если так, возможно, прийти тебе на помощь ему не удастся. Распахни мой халат. Первое, что тебе нужно, ищи в кушаке.
Я так и сделал. На ощупь тело Автарха казалось холодным, как труп. Из складок кушака у его левого бедра торчала серебристая металлическая рукоять не шире женского пальца. Клинок извлеченного мною ножа не достигал в длину и полупяди, но оказался на удивление толстым и прочным и отличался той самой смертоносной остротой, равной коей мне не встречалось с тех самых пор, как булава Бальдандерса разбила вдребезги «Терминус Эст».
– Но уходить еще рано, – шепнул Автарх.
– Пока ты жив, я от тебя не уйду, – заверил его я. – Или ты во мне сомневаешься?
Пальцы Автарха сомкнулись на моей ладони.
– Мы оба останемся живы и оба уйдем отсюда. С этой мерзостью… с поеданием трупов и поглощением жизней умерших ты уже знаком. Но есть еще один способ, тебе неизвестный, одно снадобье… Приняв его, ты должен будешь съесть толику живых клеток моего прозэнцефалона. Передней части головного мозга.
Должно быть, я отшатнулся: его рука стиснула мою сильней прежнего.
– Ложась с женщиной, ты вливаешь в ее жизнь свою, дабы их слияние могло породить новую жизнь. Когда же ты выполнишь мой приказ, в тебе продолжится и моя жизнь, и жизни всех, живущих во мне. Проникнув в твою нервную систему, клетки мозга размножатся. Снадобье – во флакончике, который я ношу на груди, а этот клинок рассечет лобную кость, как сосновую плашку. Мне случалось им пользоваться, так что за это могу поручиться. Не ты ли клялся служить мне, когда я закрыл ту книгу? Давай же, бери нож, действуй, а после беги, и как можно скорее.
Согласно кивнув, я пообещал так и сделать.
– Снадобье куда действеннее любого из тебе известных, и хотя ни один разум, кроме моего, не проявится в полную силу, будь готов: личностей во мне сотни… жизней у нас немало…
– Я понимаю, – подтвердил я.
– Асциане двинутся дальше с рассветом. Осталась ли до конца ночи еще хоть стража?
– Надеюсь, ты, сьер, переживешь и эту ночь, и множество следующих. Надеюсь, с тобой все будет в порядке.
– Ты должен покончить со мною сейчас, прежде чем Урд обратит лик к солнцу. Тогда я продолжу жить в тебе… и не умру вовеки. Сейчас я живу на одной силе воли, и жизнь покидает меня с каждым сказанным словом.
К безмерному моему удивлению, из моих глаз ручьем хлынули слезы.
– А ведь я, сьер, ненавидел тебя с малолетства… правда, не сделал тебе ничего дурного, но только потому, что не мог… и как же мне сейчас стыдно…
Утративший силу, голос Автарха зазвучал не громче стрекота сверчка.
– Ты был совершенно прав, ненавидя меня, Севериан… Я ведь… как предстоит и тебе… держу сторону множества скверных вещей.
– Но отчего? Отчего? – спросил я, по-прежнему стоя возле него на коленях.
– Оттого, что все остальное намного хуже. Пока не придет Новое Солнце, иного выбора, кроме выбора одного из нескольких зол, у нас нет. Многое мы испробовали, но все впустую. Общая собственность, общедоступные блага, народовластие… все, все. Хочешь прогресса? Так вот тебе Асция. Оглушенные им, сведенные с ума гибелью самой Природы, асциане готовы поклоняться Эребу и прочим, словно богам. Мы сдерживаем человечество на месте… в варварстве. Автарх защищает подданных от экзультантов, а экзультанты… берегут их от Автарха. А духовное сословие заботится об их утешении. Дабы парализовать развитие общества, мы перекрыли дороги…
Веки Автарха сомкнулись. Приложив ладонь к его груди, я едва смог нащупать биение сердца.
– Пока Новое Солнце не…
От этого-то я и стремился бежать. Не от Агии, не от Водала, не от асциан…
Как можно бережнее сняв с шеи Автарха цепочку, я откупорил флакончик, проглотил снадобье, окинул взглядом короткий острый клинок и сделал что надлежало.
Исполнив все как приказано, я с головы до пят укрыл его тело его же собственным шафрановым халатом, а опустевший флакончик повесил себе на шею. Воздействие снадобья, как он и предупреждал, оказалось просто-таки сокрушительным. Ты, мой читатель, вероятнее всего, проживший всю жизнь только с одним сознанием, наверняка не сумеешь даже вообразить, каково приходится обладателю двух или трех, а уж тем более – сотен. Продолжив жизнь во мне, все они радовались новой жизни каждый на свой лад. Вновь ожил и мертвый Автарх, чье лицо я только что своими руками обратил в алое месиво. Отныне глаза и руки мои принадлежали ему, а я постиг уклад жизни пчел в ульях дворцовой пасеки – всю божественность этих созданий, по повелению солнца летящих каждое утро за златом, в изобилии порождаемым Урд. Известен мне стал и его путь к Трону Феникса, и путь к звездам, и дорога назад. Сделавшийся моим, его разум переполнил мой сокровенными знаниями, о существовании коих я прежде даже не подозревал, а также всем, что привнесли в его разум другие. Явленный мир, мир объективных явлений, выцвел, поблек, словно рисунок на песке, над которым со стоном пронесся залетный ветер. Пожалуй, сосредоточиться на нем я не смог бы даже при всем желании, а мне этого ничуть не хотелось.
