– Агия, мне нужен свет, – сказал я. – В темноте зверь меня одолеет. Помнится, как-то раз ты взялась отвлекать меня, чтоб твои люди смогли зайти ко мне за спину и убить. Сейчас я возьмусь отвлечь на себя зверя, если ты всего-навсего принесешь свечу.
Агия кивнула, подтверждая, что мысль поняла, и в тот же миг зверь двинулся ко мне. Нет, не прыгнул, как я ожидал, но лениво, однако проворно скользнул вправо, приблизившись ровно настолько, чтоб не попасть под удар. Охваченный недоумением, я вовсе не сразу сообразил, что, держась у стены, он не оставляет мне места для каких-либо атак, а если сумеет, еще немного продвинувшись вбок, занять позицию между мною и очагом, то оставит меня и без света.
Так между нами началась осторожная, напряженная игра, причем альзабо изо всех сил старался воспользоваться к собственной выгоде и креслами, и столом, и стенами, а я – выиграть побольше места для удара мечом.
Наконец я прыгнул вперед и взмахнул мечом. Увернувшись, альзабо, как мне показалось, разминулся с клинком не более чем на ширину пальца, метнулся ко мне и отпрянул назад, едва успев уклониться от второго, обратного маха. Способные впиться в голову человека, как человек впивается зубами в бок яблока, челюсти зверя щелкнули у самого моего носа. Казалось, густая, едкая вонь из его пасти окутала меня с головы до ног.
С небес вновь ударила молния, да так близко, что после того, как гром стих, я услышал оглушительный треск и грохот, возвещающий о падении и гибели огромного дерева. Вспышка молнии, озарившая все вокруг парализующим светом, ослепила меня, сбила с толку. Взмахнув мечом навстречу нахлынувшей тьме, я почувствовал, как клинок, впившись в кость, пружинисто отскочил вбок, и, едва гром отгремел, нанес новый удар, но на сей раз лишь отшвырнул прочь одно из кресел, в щепки разбившееся о стену.
Вскоре в глазах прояснилось. Пока мы с альзабо кружили по комнате, стараясь перехитрить друг друга, Агия тоже не сидела на месте. Должно быть, во время удара молнии она рванулась к лестнице и сейчас в спешке карабкалась на чердак, а Касдо, свесившись вниз, протягивала ей руку. Альзабо возвышался передо мной, с виду вроде бы целый и невредимый, однако вокруг его передних лап скопилась лужица темной крови, обильно каплющей неизвестно откуда. В отсветах пламени его клочковатая шерсть отливала красным, когти на лапах – куда длиннее, толще медвежьих – тоже сделались темно-красны и словно бы полупрозрачны. Взглянув на меня, зверь снова заговорил тем же голосом, каким окликал Касдо из-за дверей – отпирай, дескать, милая, – и голос его казался куда ужасней, чем речь внезапно заговорившего трупа.
– Да, – сказал он, – я ранен. Но боль ничтожна, а стою я и двигаюсь не хуже прежнего. Тебе не по силам вечно не подпускать меня к семье.
Казалось, устами зверя говорит сильный, прямодушный, не привыкший отступать перед трудностями человек.
Вынув из ладанки Коготь, я положил камень на стол, но засветился он лишь тусклой лазурной искоркой.
– Свет! – крикнул я Агии, однако света так и не дождался. Судя по дробному стуку лестницы о доски чердачного пола, женщины втащили ее за собою наверх и на том успокоились.
– Сам видишь, отступать тебе некуда, – все тем же мужским голосом сказал зверь.
– Но и тебе к ним, наверх, хода нет. Допрыгнешь ли ты до люка, с рассеченной-то лапой?
Мужской голос резко сменился тоненьким, плаксивым писком маленькой девочки:
– Не допрыгну, так влезу. По-твоему, мне не хватит ума придвинуть туда, к люку, стол? Мне, умеющей говорить?
– То есть ты все-таки зверь и знаешь об этом?
Голос девочки снова сменился мужским:
– Мы понимаем, что живем в теле зверя, как прежде жили в сожранных зверем оболочках из плоти.
– И ты, Бекан, с легким сердцем позволишь ему сожрать жену с сыном?
– Еще как! Сам его к этому подтолкну. И тогда все мы – я, Севера, Касдо и Севериан – снова будем вместе. Как только огонь угаснет, вначале к нам с Северой присоединишься ты, а следом за тобой и они.
Я от души рассмеялся:
– Ты не забыл, что получил рану, когда я ничего не видел?
Держа «Терминус Эст» наготове, я пересек комнату, поднял с пола доску, служившую спинкой разбитому креслу, и бросил ее в огонь. Над очагом взвилось облако искр.
– Думаю, дерево прекрасно выдержано, да еще чья-то заботливая рука натерла его пчелиным воском. Ярко будет гореть!
– Ничего. Со временем тьма придет. – В голосе зверя – Бекана – слышалось неисчерпаемое терпение. – Тьма придет, и ты присоединишься к нам.
– Нет. Когда кресло догорит и свет начнет гаснуть, я просто подойду ближе и покончу с тобой. А до тех пор подожду, пока ты не истечешь кровью.
Последовавшее за этим молчание казалось особенно жутким, оттого что во взгляде зверя не появилось ни намека на раздумья. Да, я понимал: подобно следам нейронного химизма Теклы, закрепленного в ядрах определенных клеток моих лобных долей при помощи секрета желез точно такого же существа, хозяин дома и его дочь обретаются в темных дебрях звериного мозга и верят, будто продолжают жить… но каким может быть этот призрак жизни, какие влечения и грезы могут руководить им – о сем оставалось только гадать.
Наконец «Бекан» вновь подал голос:
– Стало быть, спустя стражу-другую я покончу с тобой или ты покончишь со мной. А может, в схватке погибнем мы оба. Если я сейчас отвернусь и уйду в ночь, под ливень, станешь ли ты выслеживать меня, когда Урд снова повернет лицо к свету? Или, может, останешься здесь, не пуская меня к родным, к жене с сыном?
– Нет, – отвечал я.
– И всей честью имеющейся поклясться готов? Вот на этом мече, хотя не можешь поднять его к солнцу?
Шагнув назад, я повернул «Терминус Эст» к себе – так, чтоб его затупленное острие указывало на сердце.
– Клянусь сим мечом, символом моего Искусства, моего ремесла, не выслеживать тебя назавтра, если ты не вернешься сюда нынче ночью, а с наступлением дня уйти из этого дома.
Зверь плавно, с быстротою змеи, развернулся к двери. Пожалуй, в тот миг я мог бы перерубить его мощный хребет, но в следующий миг он, канув в ночь, исчез без следа – если не брать в расчет распахнутой двери, разбитого кресла и лужи крови (по-моему, гораздо темнее крови зверей нашего мира), мало-помалу впитывавшейся в дочиста выскобленные половицы.
Подойдя к двери, я запер ее на засов, спрятал Коготь на место, в висевшую на шее ладанку, а после, по наущению зверя, придвинул к люку в потолке стол, поднялся на него, подтянулся и без труда взобрался на чердак. Касдо со стариком и мальчишкой по имени Севериан (судя по его взгляду, воспоминания об этой ночи обещали остаться при нем лет этак на двадцать, не меньше) жались в дальнем углу, залитые дрожащим светом лампы, подвешенной к одному из стропил.
– Как видите, я жив, – сказал я им. – Вы слышали, о чем мы говорили внизу?
