Декуман затянул неспешный ритмичный напев.
– Маленький Севериан, расскажи для начала, что случилось с тобой на тропе. Я оглянулся – а тебя след простыл.
Утешений и уговоров потребовалось немало, но, наконец, его всхлипы стихли.
– Они ка-ак выйдут… трое раскрашенных, с когтями. Я испугался и побежал.
– И все?
– А потом еще трое раскрашенных поймали меня и заставили спуститься в нору, под землю. Темно, не видать ничего… А потом разбудили, подняли наверх, и вылез я из норы под плащом какого-то человека. А потом пришел ты и меня спас.
– Тебя кто-нибудь о чем-нибудь спрашивал?
– Какой-то человек в темноте.
– Ясно. Послушай, маленький Севериан, никогда больше не убегай, как там, на тропе, понимаешь? Беги только следом за мной, если побегу я. Не побежал бы ты, когда нам встретились те трое раскрашенных, мы б с тобой здесь сейчас не сидели.
Мальчишка кивнул.
– Декуман! – окликнул я сидящего напротив. – Эй, Декуман, поговорить нам с тобой не запрещается?
Но Декуман меня словно не слышал – разве что невнятный напев его зазвучал чуточку громче. Голову он поднял, словно что-то высматривая среди жердей кровли, однако глаза его были закрыты.
– Что он такое делает? – спросил мальчуган.
– Чары плетет.
– А для нас они не опасны?
– Нет, – отвечал я. – Подобная магия – чаще всего жульничество, фокусы. Помнишь, как тебя сунули сквозь люк под одежды тому человеку, чтобы всем вокруг показалось, будто ты перенесен туда силой его колдовства?
Однако, успокаивая малыша, я понял: не так-то все просто. Декуман целиком сосредоточил силу мысли – недюжинную силу мысли! – на мне, отчего я уже чувствовал себя точно голый посреди огромной комнаты, залитой ярким светом, под взорами тысячи глаз. Один из факелов замерцал, закоптил и угас. В зале стало темнее, однако тот, невидимый глазу свет словно бы засиял ярче прежнего.
На свете существует немало способов убить человека, не оставив на теле следов, и я, перебирая их в памяти, поднялся на ноги.
Но стоило мне шагнуть вперед, из стен с обеих сторон примерно на эль высунулись хищные острия пик. То были не такие пики, как у солдат, энергетическое оружие, наконечники коего бьют сгустками пламени, но попросту тонкие шесты с железными наконечниками, вроде пилетов, оружия крестьян из Сальта, однако вблизи они тоже смертельно опасны, и мне, хочешь не хочешь, пришлось сесть на место.
– Наверное, они там, снаружи, глядят на нас сквозь щели между бревнами, – сказал мальчишка.
– Да, теперь и я это знаю.
– И что же нам делать?
Я промолчал.
– Кто эти люди, отец? – не дождавшись ответа, спросил маленький Севериан.
Впервые в жизни он назвал меня отцом… Я привлек его ближе к себе, и от этого сеть Декумана, опутавшая мой разум, словно бы дала слабину.
– Могу только догадываться, – отвечал я, – но, по-моему, у них здесь что-то вроде школы магов, сектантов, упражняющихся, как сами они полагают, в тайных искусствах. Сторонники их якобы есть повсюду, хотя мне лично в это не слишком-то верится, а еще они крайне жестоки. Слышал ли ты о Новом Солнце, маленький Севериан? О человеке, что, по словам пророков, однажды придет, оттеснит назад льды и наведет в мире должный порядок?
– И Абайю убьет, – добавил мальчишка, изрядно меня удивив.
– Да, от него ждут и этого, и еще множества самых разных деяний. Говорят, будто он уже приходил к нам однажды, в давние-давние времена. Об этом ты знаешь?
Маленький Севериан отрицательно покачал головой.
– В тот раз он приходил примирить род людской с Предвечным, отчего и был прозван Миротворцем. После него осталась прославленная святыня, самоцвет под названием Коготь.
Пока я говорил обо всем этом, рука словно сама собой потянулась к ладанке, но шнурка, стягивавшего горловину мешочка из мягкой человечьей кожи, я не ослабил, а просто пощупал камень. Стоило мне коснуться ладанки, незримый свет, созданный Декуманом в моем сознании, угас почти без остатка. Сам не знаю, отчего я так долго предполагал, будто Коготь не действует, пока не вынешь его оттуда, где он хранится, и, лишь этой ночью обнаружив, что ошибался, расхохотался от всей души.
На миг прервав пение, Декуман поднял веки, а маленький Севериан вцепился в меня крепче прежнего.
– Тебе больше не страшно? – спросил он.
– Нет, – отвечал я. – А ты, значит, заметил мой страх?
Мальчишка без тени улыбки кивнул.
– Так вот, я собирался сказать, что существование этой святыни, похоже, навело кое-кого на мысль, будто Миротворец был вооружен когтями. Сам я в его существовании не раз сомневался, но если такой человек когда-либо существовал, то все свое оружие он обращал главным образом против себя самого. Понимаешь, о чем я?
На его понимание я не слишком рассчитывал, однако мальчишка уверенно кивнул.
– Там, на тропе, мы с тобою нашли амулет, препятствующий приходу Нового Солнца. А люди в трехцветной раскраске – думаю, они и есть те, кто прошел испытание в этом зале, – вооружены стальными когтями. Скорее всего, они хотят отсрочить приход Нового Солнца, чтобы самим занять его место и, может быть, завладеть его силами. И если…
Снаружи донесся пронзительный крик.
XXII. У подножья великой горы
Мой смех, пусть ненадолго, нарушил сосредоточенность Декумана, а вот вопль за стеной – ни в коей мере. Сеть его чар, почти вся распавшаяся на куски, когда я схватился за Коготь, срасталась, затягивалась – медленнее, но куда туже прежнего.
Подобные ощущения всякий раз возникает соблазн назвать неописуемыми, хотя на деле это обыкновенно не так. Обнаженный, беспомощный, я словно бы парил в пустоте меж двух наделенных разумом солнц, причем откуда-то знал, что эти солнца – полушария Декуманова мозга. Заливавший меня со всех сторон свет казался заревом кузнечных горнов, всепожирающим, лишающим способности двигаться. В его сиянии все на свете казалось напрасным, тщетным, а сам я – бесконечно, ничтожно маленьким.
Таким образом, моя сосредоточенность тоже в каком-то смысле осталась ненарушенной, однако я (пусть смутно) сознавал, что этот вопль вполне мог предвещать некую новую возможность, открывшуюся, а может, готовую открыться передо мной. Много, много позже, чем следовало – быть может, лишь после того, как пропустил сквозь ноздри не менее дюжины вдохов, – я кое-как поднялся с пола.
В дверной проем рвалось нечто… Поначалу, как абсурдно это ни прозвучит, мне подумалось, будто в зал испытаний волной течет зловонная болотная хлябь, будто Урд сотрясают конвульсии, и топкая трясина вот-вот поглотит все вокруг без остатка. Плавно, не разбирая дороги, миновала она порог двери, и в тот же миг в зале погас второй факел.
