– У роста, – не оборачиваясь, заговорил Оссипаго, – имеются свои недостатки, однако для ваших, местных видов процесс роста – единственный способ восстановления.
Доктор Талос пружиной взвился с кресла:
– Мы одолеем их! Он сам отдался в мои руки!
– Я… вынужден был, – сказал Бальдандерс. – Другого-то не имелось, вот и пришлось самому сотворить себе лекаря.
Лихорадочно приводя в порядок мысли, я перевел взгляд с одного на другого. Нет, никаких изменений во внешности или в манерах обоих мне обнаружить не удалось.
– Но ведь он бьет тебя, – напомнил я. – Я сам видел.
– Как-то раз я подслушал, как ты откровенничал с той маленькой женщиной. О том, что погубил другую женщину, которую любил… хотя и был ее рабом.
– Я, видишь ли, должен был поднять его с постели во что бы то ни стало, – пояснил доктор Талос. – Ему нужны физические упражнения, и это одна из моих забот. Слыхал я, будто у Автарха – чье здравие есть счастье подданных – в спальне имеется изохронон, дар другого автарха, из-за рубежей мира. Возможно, господина вот этих вот благородных, не знаю. Так вот, опасаясь кинжала в горло, он воспрещает кому-либо входить к нему, пока спит, и посему ночные стражи отсчитывает для него это устройство. Оно же и будит Автарха, когда наступает рассвет. А ведь, казалось бы, как он, владыка всего Содружества, может позволить, чтоб его сон тревожила простая машина? Да, Бальдандерс создал меня, нуждаясь в услугах врача, как он тебе и сказал. Ты, Севериан, знаком со мною не первый день… скажи, свойственен ли мне бесславный порок ложной скромности?
Я, вымученно улыбнувшись, покачал головой.
– Так знай же: все мои достоинства, какие ни есть, – отнюдь не моя заслуга. Бальдандерс весьма разумно наделил меня всем, чего не хватает ему самому, дабы я уравновешивал его недостатки. К примеру, мне совершенно неведома любовь к деньгам. Для пациента сия черта в личном враче просто бесценна. Вдобавок я верен друзьям, так как он – из них первый.
– И все же, – заметил я, – я уж который раз поражаюсь, как он не прикончил тебя до сих пор.
В комнате царил такой холод, что я поплотнее закутался в плащ, хоть и чувствовал, что все это обманчивое спокойствие продлится недолго.
– Ты должен знать, отчего я держу нрав в узде, – сказал великан, – так как видел меня потерявшим самообладание. Сидя напротив них, под их взглядами, будто медведь на цепи…
Доктор Талос коснулся его запястья. В этом жесте чувствовалось нечто женственное.
– Дело в его железах, Севериан. В эндокринной системе – особенно в щитовидке. Все это требует предельного внимания, иначе он начнет расти слишком быстро. Еще я должен присматривать, чтоб его кости не треснули под тяжестью тела, и за тысячей прочих вещей.
– Мозг, – пробасил великан. – Мозг – вот что самое скверное… и самое лучшее.
– Разве Коготь тебе не помог? – удивился я. – Если нет, быть может, в моих руках подействует. Мне в довольно короткий срок удалось добиться от него такого, чего Пелерины не добились за многие годы.
Видя, что на лице Бальдандерса не отразилось ни единого свидетельства понимания, доктор Талос пояснил:
– Он говорит о самоцвете, присланном рыбаками. Этот камень якобы обладает чудесными целительными свойствами.
Тут Оссипаго наконец-то повернулся к нам:
– Как интересно. Он у тебя здесь? Позволь взглянуть на него.
Встревоженный, доктор взглянул в сторону Бальдандерса и вновь устремил взгляд на бесстрастную маску, заменявшую какогену лицо.
– Полноте, ваши Милости, это же сущий пустяк. Всего лишь осколок корунда.
С тех самых пор, как я вошел в комнату, ни один из какогенов не сдвинулся с места более чем на кубит, но в этот момент Оссипаго вперевалку, слегка косолапя, засеменил к моему креслу. Должно быть, я, сам того не заметив, подался назад, так как он сказал:
– Тебе незачем опасаться меня, хоть мы и принесли твоим собратьям немало вреда. Мне хотелось бы подробнее узнать об этом Когте – что, по словам гомункула, представляет собой лишь образчик определенного минерала.
Услышав это, я всерьез испугался, как бы он со спутниками не забрал у Бальдандерса Коготь и не увез самоцвет с собой, в родной мир, невообразимо далекий от нашего, но рассудил, что для этого им придется заставить великана достать его, а в таком случае у меня появится возможность завладеть камнем – ведь другой-то вполне может и не представиться. Посему я рассказал Оссипаго обо всех чудесах, сотворенных Когтем с тех пор, как он попал ко мне в руки, – и об улане на древней дороге, и о людях-обезьянах, и о прочих проявлениях его силы, описанных мною выше. Слушая мой рассказ, великан мрачнел на глазах, а доктор, по-видимому, тревожился все сильней и сильней.
– Ну а теперь мы должны сами взглянуть на это чудо, – сказал Оссипаго, выслушав меня до конца. – Будь добр, принеси его.
Бальдандерс, поднявшись с кресла, побрел в противоположный угол. В сравнении с ним все его машины казались просто игрушками. Наконец, выдвинув ящик небольшого белого столика, он извлек изнутри самоцвет. Настолько тусклым я не видел Когтя еще никогда: в руках Бальдандерса он вполне мог сойти за осколок простого синего стекла.
Приняв камень, какоген взвесил его на ладони (ладони перчатки, раскрашенной под человечью кожу), поднял над головой, однако лица кверху, как поступил бы человек, не повернул. Озаренный сиянием желтых ламп, свисавших вниз с потолка, Коготь вспыхнул чистой лазурью.
– Очень красиво, – сказал какоген. – И весьма интересно, хотя приписываемых ему чудес он совершить не мог.
– Очевидно, – пропел Фамулим с еще одним жестом, живо напомнившим мне движения статуй в садах Автарха.
– Камень мой, – сообщил им я. – Жители берега отняли его силой. Могу я получить камень назад?
– Если он твой, где ты взял его? – осведомился Барбат.
В ответ я принялся пространно описывать встречу с Агией и разрушение алтаря Пелерин, но вскоре он оборвал меня:
– Все это только домыслы. Ты ведь не видел камня на алтаре и не почувствовал, как девушка подсунула его тебе, если так все и было. Где ты взял его?
– Нашел в одном из отделений собственной ташки, – отвечал я, не зная, что тут еще сказать.
Барбат словно бы в разочаровании отвернулся.
– А ты… – С этим он перевел взгляд на Бальдандерса: – Сейчас самоцвет у Оссипаго, а он получил его от тебя. Где взял его ты?
– Ты сам видел, – пророкотал Бальдандерс. – В ящике вон того столика.
Какоген кивнул, качнув маску руками:
– Вот видишь, Севериан, его притязания ничем не хуже твоих.
– Но камень-то мой, не его!
– Разбирать споры меж вами – не наше дело; спор вам придется уладить самим, когда мы отбудем. Однако из чистого любопытства, терзающего даже столь странных созданий, какими нас полагаете вы: Бальдандерс, ты хочешь оставить камень себе?
