Про поклонников из числа интеллигенции Алексей тоже пояснил. Эти откуда-то узнали о дуэли и с обеда четверга топтались у дверей. Лёшке пару раз пришлось выходить и рассказывать о состоянии раненого. А сегодня вся эта толпа заявилась уже под окна выражать благодарность доктору.
— Не думал я, что Пушкин настолько популярен, — высказал я своё мнение.
— Сам не знал, — ответил друг. — Но ты же видел, там больше простого народа, пусть и «просвещённого». Какие-то друзья-дворяне приходили домой проведать. Задолбали своими благодарностями!
— А доктора?
— Были, но уже вчера под вечер.
— Предложили клизму поставить? — хохотнул я.
— А ты откуда знаешь?
— Так это же сейчас обычная практика, — хмыкнул я в ответ.
— Про клизму спросили, но не предлагали. Они удивились самому факту операции. Я к тому времени капельницу и шприцы припрятал. Стерильных бинтов мне служанка нагладила утюгом. Профессора в количестве трёх штук заявились, я при них провёл перевязку. Те на шов посмотрели. А Пушкин же в сознании был, когда я оперировал, так что сам рассказал медикам, как я кусок кишки оттяпал и в тазик выкинул. Не поверишь, эти пошли прислугу пытать, куда выкинули. И дружно ковырялись в помоях.
— Надеюсь, они после этого руки помыли?
— Куда там! Но я сразу заявил, что если кто прикоснётся к пациенту, то я не ручаюсь за дальнейшее лечение. Аж охрип, пока лекцию читал. Там все заслушались. Дворник всё крестился и бормотал про страсти господни. Попа, кстати, приводили.
— Помогло?
— Не… он же соборовать хотел, а раненый и не собирается умирать. Теперь Александра Сергеевича за дуэль сошлют куда-нибудь из столицы.
— Пушкину не привыкать по ссылкам мотаться. А про Дантеса что говорил?
— Ничего. Мы же по сути незнакомы. Чего ему делиться со мной личной информацией?
Продолжить дальше беседу не получилось, поскольку мы прибыли на место и пора было приступать к обязанностям экскурсовода.
Глава 5
О посещении экспозиции графом я Лёшке рассказал в первую очередь.
— Ты не в курсе, этот Толстой имеет авторитет среди художников? — задал я волнующий меня вопрос.
— Он же вроде скульптор, — припомнил Алексей. — Хотя нет, рисовал тоже. Как раз у Пушкина есть строки в «Онегине»: «Великолепные альбомы,
Мученье модных рифмачей,
Вы, украшенные проворно
Толстого кистью чудотворной
Иль Баратынского пером…»
— Думаешь, про этого Толстого?
— Про него однозначно. Кто-нибудь из художников ещё приходил?
— Никого не было, как поток студентов университета иссяк, так я и скучаю… — договорить я не успел.
В дверях появилась группа людей. И судя по возгласам, те самые поклонники «доктора». Всё правильно, мы же им адрес назвали.
Дальше пошло веселее. Нам немного попеняли по поводу того, что место для представления картины странное. В чём-то народ был прав. Только у нас особого выбора не имелось. Мы же не местные. Решать подобные вопросы через почту очень сложно.
В целом день прошёл хорошо. А на следующий случился настоящий бум! Посетители повалили толпой. И дело уже было не в Лёшке. Он и не присутствовал. С самого утра уехал следить за самочувствием раненого Пушкина. Наличие же огромного числа посетителей я объяснял тем самым сарафанным радио. Даже дядя Тыранова с женой пришёл. Эти получили письмо, отправленное художником из Москвы. И смотри-ка, не поленились, приехали в столицу.
Алексей Тыранов родственников стеснялся. Они, как и он сам, из мещан. В это время мещанам общаться с дворянами отчего-то стыдно. Вернее не так. Всё запутано в этих сословных взаимоотношениях, и я не берусь подробно описать всю градацию. Дворяне на всех смотрят свысока. Мещане комплексуют по поводу своего невысокого сословия. При этом и те и другие не считают крепостных крестьян полноценными людьми. Я больше шести лет живу в этом времени и никак не привыкну к подобному отношению. По этой причине я родственников Тыранова привечал со всем почтением и Куроедову наказал попридержать гонор, чтобы не смущать художника.
К следующему воскресенью наша слава достигла специальных учебных заведений. Наконец-то пригодились оплаченные критики. Трое мужчин уже неделю скучали, околачиваясь в коридоре. Пришло их время отрабатывать деньги, создавая фон и направляя мнение посетителей в нужную сторону. Я тоже не отставал, добавляя свое мнение.
— Делакруа уже давно применяет динамизм в своих полотнах…
— Интересная живость и передача цвета…
— Несомненно чувствуется влияние Теодора Жерико…
— Это не романтизм и не неоклассика…
Приходили какие-то профессора из Академии художеств. Эти знали Тыранова лично, их покупными критиками было не смутить. Именитые господа прошлись по «Флибустьерам» самым нелестным образом. От бедного Алексея Тыранова только пух и перья летели.
— Возмутительно!
— Это попрание всех устоев!
— Что это за рожи? Вас не учили классическому рисунку? — это самые скромные выражения, которые мне довелось услышать.
Единственный из профессоров, кто был настроен лояльно, оказался Буяльский Илья Васильевич. Как мне пояснил Тыранов, профессор был хирургом, хотя и служил преподавателем анатомии в Академии художеств. Собственно, Буяльский пришёл познакомиться с тем, кто прооперировал Пушкина. Бегло осмотрел полотно и задал вопрос, как ему встретиться с господином Даниловым, то есть с Лёшкой. Пообещал профессору устроить встречу чуть позже и снова переключился на основную массу публики.
Очень выручал Куроедов, который шнырял между зрителями и успевал вставлять свои замечания:
— Видите, у меня на картине пурпурная рубашка? Это моё изобретение. Извольте посмотреть новый пигмент и «Куроедовские краски».
Открытие полутора десятка новых цветов немного примирило взыскательную публику с революционной подачей фигур на полотне. Кто-то скрепя сердце отметил, что так-то да… без использования новых красок передать всю сочность и яркость летнего дня не получилось бы даже у великого Карла (если кто не понял, то это о Брюллове).
«Его величество» Карл изволил прийти только во вторник. Вначале впорхнула стайка щебечущей молодёжи и следом зашёл сам мэтр. С Тырановым Брюллов не был знаком, зато его хорошо помнил по портретам мой друг, сразу узнал и проявил должное уважение.
— Карл Павлович, какие ваши дальнейшие планы? Человеку вашего таланта наверное не достаёт признания в Петербурге? — откровенно льстил Лёшка художнику.
Зачем он это делал, я так и не понял. Куроедов успел подсуетиться и всучить именитому автору безвозмездный подарочек в виде набора красок, где на обратной стороне имелся «адрес производителя».
