Всадник склонил голову.
– Пусть она осыпет тебя своими драгоценностями.
Его голос – глубокий, тягучий – тоже не мог принадлежать никому из тех, кто каждый белый день бродил по земле. Для неё этот голос был мягким, но он мог быть и смертоносным, как последний свист меча.
Она чуть улыбнулась, радуясь встрече, а потом с тоской посмотрела на лес, вслушиваясь в перезвон далёких голосов.
– Ты не сможешь достигнуть их, пока не очнёшься ото сна там, – тихо напомнил Всадник, – от сна куда как более глубокого, чем тот, что приводит тебя сюда.
– Но ведь ты приходишь. – Она чуть улыбнулась ему и приблизилась, вглядываясь в провал капюшона. – Они не дожидаются меня, но ты приходишь всегда.
Черт его лица она никогда так и не смогла разглядеть и не помнила даже, было ли у него лицо. Но иногда, как сейчас, его глаза вспыхивали вдруг, как у ночного зверя – серебристо-стальные огни в тени.
– Мы здесь для тебя, – пожал плечами Всадник, придерживая поводья своего коня. – Мы выбрали так.
Она протянула руку и, остановив ладонь почти у самой головы скакуна, вздохнула.
– Я благодарна вам. Но вы ведь не можете вернуться домой. Из-за меня…
– Пока не можем, да. Как и ты.
Своим сердцем, самой глубиной своей сути она помнила, о чём он говорил, но никак не могла поймать пламенную птицу этой мысли – так же как не могла поймать блуждающие огни в лесу. Была только неизбывная тоска по чему-то безвозвратно утерянному, и она не знала дороги, хоть та и звала её.
– Как жаль, что вас даже нельзя коснуться.
Туманные псы заскулили, грустно перетекая из формы в форму. Неосёдланный конь досадливо стукнул копытом, высекая искры. Всадник только покачал головой.
– Слишком дорого дастся тебе каждое касание здесь, на границе, когда не истончается Вуаль Матери. Мы выпьем силы твоей хрупкой плоти, сами того не желая.
Как в тумане она внутренне увидела давнее своё пробуждение, когда руки и ноги налились свинцом, кровь отказывалась течь по венам и каждый вздох давался с трудом. Но ночной полёт стоил того, стоил каждой минуты последующего странного недуга, и сейчас она мечтала повторить его.
Всадник нарушил молчание, прежде чем она успела попросить его.
– Ты полюбила человека, – проговорил он с нотками печали.
Она отвела взгляд и кивнула.
– А желанна ли ему ты?
– Нежеланна, – с горечью ответила она. – Не обещана. Его сердце молчаливо, как заброшенный лесной омут. И всё же я смею мечтать, что сумею пробудить его.
Всадник ничего не ответил. Она решительно подалась вперёд и сжала его затянутую в перчатку руку…
Риана вскрикнула и проснулась. Казалось, кто-то скинул её на смятую постель, и болью отозвалась каждая косточка. Сердце вяло трепыхалось в груди – как и всегда после её снов-путешествий. Она попыталась поймать то томительное чувство, вспомнить подробности… и не смогла. Ей остались лишь хрупкие отголоски пережитого, мельчайшие искры вместо огня, который до поры до времени свернулся где-то на самом дне её сути.
Рука онемела и похолодела, но сейчас девушка была рада этому напоминанию о том, что всё было по-настоящему. Её ждали. Где-то она всё же была желанна. Где-то она умела всё то, что должна была уметь. Она могла не помнить всего, но знала это сердцем.
Здесь она совсем не могла танцевать. Кто-то будто подменял её ноги, и они забывали грациозность походки принцессы, делались вдруг чужими и неуклюжими.
Здесь она не могла петь. Стоило ей попытаться исполнить какую-нибудь балладу, как её низкий приятный обычно голос начинал походить на воронье карканье.
Риана пробовала, обманывая себя ожиданиями, и раз за разом разочаровывалась. Но и не пытаться она не могла. Её сердце томилось без музыки, и она чувствовала себя покалеченной без возможности выразить себя так, как хотела. А уж сколько раз она слышала шепотки за спиной! «Младшая дочь прекрасной королевы-ведьмы Лиоры так похожа на неё лицом! Но ах, Риана ведь не унаследовала её даров, кроме потомственного ведьмовства, типичного для женщин Валлы, и особенно для королевской семьи».
Всё это она могла в своих снах-путешествиях и поэтому знала, чего была лишена. А ещё песня и танец становились подвластны ей в Священные Дни, но в этом как раз не было ничего удивительного. Когда истончалась Вуаль Матери, у многих открывались недоступные в обычное время таланты. Зато одного у принцессы не мог отнять никто: она писала чудесные сказки о местах и событиях, которых никто не видел, но о которых мечтали многие. Она и сама не знала, откуда к ней спускалось вдохновение. Возможно, слова и образы навевали ей эти сны-путешествия.
Спохватившись, Риана быстро поднялась с ложа и подбежала к распахнутому окну, но не успела задвинуть щеколду – Илса вошла раньше. Хмуро окинув девушку взглядом, пожилая ведьма покачала головой, прошла к окну и быстро закрыла его.
– Снова ты уходила! Волосы спутаны, босые ноги покрывает роса, а ночной убор смят и пахнет лесом. Не отпускают тебя Дороги Ши
[1]. Может быть, права была твоя покойная матушка, когда советовала забрать окна решётками из звёздного железа. Да только где ж его взять-то!
– Не сердись, Илса, – тихо попросила девушка. – Я не помню, как ухожу, но я ведь всегда возвращаюсь. И никто ещё ни разу не видел меня.
Илса прищурилась. В её проницательных глазах отразилась тень искренней тревоги за девушку. Но даже она так и не смогла простить Риане смерть королевы, своей близкой подруги. И так же, как и все, Илса побаивалась того, что таилось в принцессе.
– А если заблудишься однажды и не вернёшься домой? Это разобьёт твоему отцу сердце.
Риана с горечью усмехнулась.
– Он бы и рад был, если б я никогда не вернулась. Может быть, мне и правда стоит заблудиться на Дорогах Ши…
– Не говори так, девочка моя. Сегодня канун Праздника Отцова Огня. Вуаль Матери истончается в такие ночи над всем Миром, и другие Её дети бродят среди нас. Сейчас особенно опасно вести такие речи.
– В эту ночь я, как и прочие, вряд ли буду спать. – Девушка чуть улыбнулась.
Илса одобрительно кивнула и с интересом спросила:
– Уж не молодого ли короля Вальтена ты рассчитываешь очаровать накануне Праздника Отцова Огня? Каждый раз, когда он гостит у нас, ты сама не своя.
