– Лучшее лекарство на свете, созданное самой природой.
– И что же в него входит? – не отставал я.
– Мел, вода, немного краски, – отвечал этот удивительный эскулап.
На мой вопрос, где же настоящие лекарства, я услышал уже знакомый ответ про нехватку денег.
– Но помилуйте, – изумился я, – как же вы лечите больных?
– А больных нет, – отвечал хеким-баши, – больных, слава Аллаху, исцеляет Всевышний прямо у них дома.
Я вполне допускал, что Всевышний мог исцелять больных и увечных прямо по месту жительства в мирное время, но как быть во время войны? Неужели они и раненых отправят лечиться по квартирам?
– Аллах – Милостивый, Милосердный – не попустит случиться войне в нашем благословенном отечестве, – с чрезвычайной убежденностью отвечал Ибрагим-мирза.
Я хотел было спросить, к чему же тогда были все его разговоры о медицине. Если Всевышний лично охраняет мир в стране, так надо бы немедленно распустить не только казачью бригаду, но и все шахское войско. Однако, глянув на вдохновенную физиономию собеседника, я передумал. Тем не менее осмотр лазарета я завершал с полным убеждением, что если бы Зили-султан захотел захватить столицу, он сделал бы это без всякого Максима, одними голыми руками.
Мы уже собирались закончить нашу экскурсию, как в лазарет ворвался человек в белом поварском колпаке. Лицо его перекосилось от ужаса и цветом почти сравнялось с колпаком.
– Господин, – хрипло прошептал он на ломаном русском языке, – тревога!
«Неужели началось, – изумился я, – неужели мысли мои телепатическим путем достигли Зили-султана, и он решил атаковать столицу, не ожидая никаких пулеметов?» Однако тут же выяснилось, что тревога была не военной, а имела прямое отношение ко мне. Из панических криков повара, мешавшего русскую речь с персидской, я понял, что с моим помощником случилось нечто ужасное.
Мы с урядником бросились вслед за поваром в кухню. Первое, что я увидел, был лежащий на полу Ганцзалин. Он валялся ничком, кожа его потемнела, дышал он тяжело, глаза покраснели, зрачки расширились, на лбу выступил холодный пот.
– Что происходит? – взревел я, хватая Ганцзалина за руку и пытаясь нащупать пульс, который, как назло, прощупывался очень плохо.
Первым моим порывом было сделать ему искусственное дыхание, и я уже наклонился пониже, но тут взгляд мой упал на пол рядом с плечом бедняги. На полу валялась уже знакомая мне этикетка с черепом и костями и надписью «цианид». Проклятье! Неужели Ганцзалин не выбросил яд, а решил припрятать до лучших времен? Картина была совершенно ясна: он не придумал ничего умнее, как положить склянку в карман, не приняв никаких мер предосторожности. Пробка открылась, и он либо вдохнул ядовитые пары, либо яд попал ему на кожу.
Я обхлопал его карманы, но ничего не нашел. Может, склянка куда-то закатилась, может, найдя ее открытой, он просто избавился от нее. Так или иначе, искать яд сейчас времени не было.
– На воздух его, быстро, – скомандовал я уряднику и повару.
Они подхватили Ганцзалина и потащили к выходу. Я стал метаться по кухне, открывая и закрывая шкафы и наконец увидел то, что искал – банку с медом. Я налил воды в большую кружку, бухнул туда же меду от души, перемешал, выбежал на улицу, отдал уряднику, велел вливать в пострадавшего получившийся сироп: глюкоза задержит распространение яда. Сам же вернулся назад, ворвался в лазарет. Там трясся напуганный до смерти хеким-баши.
– Есть у вас нитроглицерин или метиловая синь?
Хеким-баши заблеял, из блеяния его я понял только, что поскольку денег нет, нет тут и настоящих лекарств. Дьявол, да он же говорил об этом пять минут назад! Ах, Ганцзалин, Ганцзалин, не вовремя решил ты покинуть этот лучший из миров…
Мысли в моей голове проносились с нечеловеческой скоростью. Что еще может обезвредить цианистый калий? На ум ничего не приходило, я почти уже отчаялся, и вдруг в мозгу моем молнией сверкнуло: «Тиосульфат натрия!»
– Где тут у вас фотомастерская?
Оказалось, что мастерской поблизости нет. Я буквально кожей ощутил холодное дыхание смерти. Она пришла не за мной, но от этого было не легче. Отчаянно бежали секунды. Неужели все кончится так глупо и пошло? Неужели в этом и состоял замысел моих врагов, когда они сунули склянку с ядом ко мне в чемодан?
– Г-господин, – раздался блеющий голос главного лекаря, – мастерской нет, но я фотограф, как и наш повелитель. Если хотите, могу вас сфотографировать.
– К чертовой матери фотографию, – закричал я, – тиосульфат, у вас есть тиосульфат натрия?
Хеким-баши только хлопал глазами, не понимая. Я вспомнил, что тиосульфатом химикат стали называть совсем недавно и перс просто мог не знать этого термина.
– Гипосульфит! Натрий серноватистокислый! Антихлор! – я выкрикивал все известные мне названия, но Ибрагим-мирза только стоял, открывши рот, и моргал глазами.
– Закрепитель для фотографий! – рявкнул я наконец.
Тут хеким-баши очнулся, лицо его приобрело осмысленный вид, и я понял, что Ганцзалин спасен…
Спустя полчаса Ганцзалин уже лежал под чистыми простынями в лазарете и поблескивал на меня глазами, если не вполне здоровый, то, по крайности, живой.
– Твое счастье, собачий сын, что ты все дорогу лопал фрукты – сказал я ему с нежностью. – Они замедлили действие яда, и ты не только не умер, но даже не превратился в слюнявого идиота.
Мне доложили, что в казармы наконец прибыл и командир бригады, полковник Кузьмин-Караваев. Убедившись, что Ганцзалин вне опасности, я вышел представиться командиру.
* * *
Полковник оказался крепким мужчиной с коротко стриженной бородой и с ясным проницательным взглядом.
– Бог знает, что у вас тут делается, господин полковник, – я не удержался и все-таки нарушил субординацию. – На целый лазарет ни одного нормального лекарства. Интересно, Насер ад-Дин шах знает о том, что у него творится в армии?
Полковник проигнорировал мою невежливость, лишь нахмурился.
– А что, собственно, произошло, ротмистр?
Я вкратце пересказал ему случившееся. Как ни странно, полковник только хмуро кивал. Неужели он знал о злоупотреблениях, но не собирался их пресекать? Этого, по понятным причинам, спрашивать я не стал. В конце концов, я не армейский инспектор, и бригада – лишь прикрытие для моей миссии. Пусть хоть перебьют друг друга, если им так нравится, лишь бы меня это не касалось.
– Мне очень жаль, что знакомство наше состоялось при таких печальных обстоятельствах, – заметил между тем полковник. – Тем не менее я уверен, что мы обретем в вашем лице доброго товарища. Вы где служили?
– Лейб-гвардии Первый стрелковый Его Величества батальон.
Место службы мне подобрали такое, чтобы оно не пересекалось ни с одним из русских офицеров, которые к тому моменту были в Персии. Никому не нужно было знать, что на самом деле я не офицер, а штатский.
