– Интересно, где это вас так учили дедукции? – подозрительно спросил полковник. – В лейб-гвардии Его императорского величества?
Я коротко отвечал, что биография у меня была весьма пестрая.
– О, это я уже понял, – кивнул Караваев. Потом оглянулся, хотя в караулке мы были одни, и сказал: – Послушайте, могу я вас попросить об одолжении?
Я уже догадался, о каком одолжении он собирается меня просить, и не возражал. Тем более, что оказать полковнику услугу было в моих интересах.
– Разумеется, можете – сказал я. – Если, конечно, одолжение это в рамках закона.
Полковник уверил меня, что все законно, и, понизив голос, попросил провести свое собственное расследование и найти убийц. Повар – бедный перс, вряд ли местная полиция будет усердствовать в раскрытии преступления. Запишут самоубийство и похоронят так, как велит традиция. Но он, полковник, не сможет жить спокойно, зная, что у него в бригаде служат убийцы.
– А почему вы считаете, что это свои, а не пришлые? – удивился я.
Полковник открыл рот, чтобы ответить, но в этот миг в караулку сунулся Ганцзалин и принялся безбожно скандалить. Моего верного помощника до глубины души возмутило, что его не выпускают из казарм. Я повернулся к полковнику:
– Казармы заперты?
– Ну разумеется, – криво усмехнулся он. – У меня тут труп, и вы полагаете, что я позволю кому угодно входить и выходить?
– Это интересно – сказал я. – Скажите, а на ночь казармы тоже запираются?
Полковник отвечал утвердительно и добавил, что на ночь ставится усиленный караул.
Я вспомнил о вечно сонных караульных у ворот и подумал, что через такую преграду убийцы бы прошли как нож сквозь масло. Но полковник заметил, что в эту ночь на постах стояли кавказцы-мухаджиры, а они – люди куда более надежные, чем простые персы. Скорее всего, убийцы не вышли отсюда ни ночью, ни утром.
– Раз так, наши шансы поймать мерзавцев существенно повышаются – сказал я.
– Если вы их поймаете, я буду вам безмерно благодарен, – отвечал полковник.
На мой взгляд, сказано это было несколько напыщенно, но полковник жил тут уже больше года и, видно, набрался персидской торжественности.
Я попросил его выстроить всех военнослужащих на территории казарм – всех, кроме тех, кто стоял ночью на посту. Пока урядники суетились, пытаясь соорудить из здешней вольницы более-менее ровный фрунт, я присмотрелся к паре персидских офицеров и попросил Караваева рассказать мне о них, что тот и исполнил в лучшем виде.
Собранные казаки поглядывали в нашу сторону с некоторым страхом – и не зря. Полковник объявил рядовым и офицерам, что я, их новый ротмистр Нестор-мирза – могущественный факир и владею искусством читать мысли. В доказательство я как бы наугад ткнул в одного персидского офицера, потом во второго, и рассказал о них такие вещи, которые могли знать только они сами (или их начальник). Бригада была поражена моим «всезнанием», и все замерли, благоговейно пожирая меня глазами.
Я объявил, что сейчас я пойду вдоль строя, чтобы найти убийц. Полковник же строго-настрого велел всем смотреть прямо мне в глаза и не отводить взгляда, чтобы я мог беспрепятственно читать мысли. Еле слышный вздох ужаса пронесся по цепи.
Я пошел вдоль строя, переводя суровый взгляд с одного человека на другого. Некоторые выдерживали мой взгляд, некоторые, моргнув, отводили. Но меня интересовали не глаза, я следил за руками. И был вознагражден: заметил, как один коренастый рядовой все время тихонько вытирает ладони о форму. Подойдя к нему, я указал на него пальцем и сказал по-персидски: «ты убил!» Глаза его выкатились, рот перекосило, и он упал передо мной на колени, выкрикивая непонятные слова. Урядники бросились и скрутили его, заведя ему руки за спину.
– Где твой сообщник? Где сообщник? – громко спросил я.
Тот, трудно вращая головой по сторонам, закричал что-то неразборчивое. Но мне и не нужно было разбирать. Вон из строя рванулся долговязый малый с вислыми усами и побежал прямо к выходу. Однако Ганцзалин, которого я предусмотрительно поставил у выхода, дал ему такую подножку, что тот покатился по земле. Спустя секунду на беднягу насели персидские офицеры и принялись колотить с удивительной жестокостью. Если бы не вмешательство полковника, они бы, наверное, забили его до смерти.
Мы на всякий случай проверили шкафы обоих негодяев, и тут подозрения мои подтвердились: в шкафу долговязого нашли смятый и запачканный кровью кляп.
Я попросил у полковника позволить допросить преступников с глазу на глаз. Полковник, ухмыльнувшись, отвечал мне, что у него нет возражений. Но есть одна сложность – эти солдаты говорят только на персидском языке, а я его не знаю.
Вот так сюрприз! И что прикажете делать? К счастью, Кузьмин-Караваев сам разрешил эту задачку: отрядил мне в помощь штатного переводчика бригады, Мартирос-хана. Пришлось согласиться, да и что мне оставалось еще? Плохо, что о приватности речи уже не шло, переводчик все равно донес бы суть разговора командиру бригады, но я решил вести допрос как можно более аккуратно.
– Советую быть с Мартирос-ханом полюбезнее – сказал полковник. – Во-первых, он носит персидский чин сартипа, то есть генерал-майора. Во-вторых, он не просто переводчик, а учитель самого Насер ад-Дина: дает ему уроки русского языка.
Тут я вспомнил Ясмин, которая говорила, что в русском шах не продвинулся и на пол-уса, и заподозрил, что перевод, который я услышу, будет крайне приблизительным. Однако выбирать не приходилось.
Допрос решили устроить в лазарете – может, это было самое укромное место в казармах, а, может, наоборот, хорошо прослушивалось снаружи. Когда в лазарете появился сам Мартирос-хан, я, признаюсь, был несколько обескуражен. Я думал, что переводчик – перс, а это оказался русский армянин. Мартиросом и армянином он был от рождения, а вот ханом его сделал шахиншах – в благодарность за его уроки.
* * *
– И как же проходит учеба? – полюбопытствовал я. – Хороший ли ученик его величество?
– Прекрасный, просто замечательный, – отвечал Мартирос, но вид у него при этом сделался несколько загадочным.
Наконец привели убийц и посадили на кровати. Руки у них были связаны, и выглядели оба весьма плачевно – на их физиономиях уже проступили синяки от битья. Поначалу я опасался, что убийцы станут запираться, так что придется давить на них и запугивать прямо при переводчике. Но опасался я напрасно. Оба находились в таком ужасе, что сразу выложили все.
Долговязый, который, очевидно, был у них за главного, заявил, что убить повара им велел какой-то суфий. Я чертыхнулся про себя: поистине, суфиев в Персии больше, чем тараканов.
– И как же он выглядел, этот суфий? – спросил я.
Суфий, по словам проштрафившихся, выглядел в точности как суфий. Я вспомнил, что в день отравления Ганцзалина на площади сидела целая компания суфиев, или, как они сами себя называют, тасаввуф. И хотя я слышал байки про суфиев-убийц, но полагал, что они рождены страхом перед необыкновенными людьми, которыми суфии казались обывателям. Теперь же выходило, что в действительности есть некий загадочный орден отверженных, которых хлебом не корми – дай кого-нибудь отравить или повесить. Вопрос состоял в том, действуют ли суфии-убийцы сами по себе или по чьему-то наущению.
