– С чего начнем? – спросил шах, потирая ладони. Видимо, ему льстила перспектива стать первым венценосным следователем в истории. Был, правда, еще Гамлет, принц Датский, но, кажется, историю его расследования все-таки выдумал Шекспир. А тут – вполне реальное, хотя и довольно скользкое дело.
Начать, разумеется, следовало с осмотра места происшествия.
Признаться, я полагал, что меня отведут прямо в сокровищницу. Но, как оказалось, ружье хранилось у шаха в опочивальне, в обычном шкафу, который, к тому же, даже на ключ не закрывался. В общем-то, это представлялось разумным, потому что всякий раз посылать за ружьем в сокровищницу было бы несколько обременительно.
По спальне шахиншаха я прошелся, признаюсь, поверхностно. Эклектическая роскошь царских покоев, где восточное было смешано с европейским, меня не волновала, а найти что-нибудь определенное я там не рассчитывал. Это только в полицейских романах преступники разбрасывают улики там и сям, давая возможность следователям блеснуть дедукцией и отыскать злодея.
Гораздо больше меня интересовало, кто в эту ночь охранял покои шаха. Я потребовал, чтобы мне вызвали командира дежурной стражи, и начал его допрашивать. Поскольку шах все время путался под ногами, нужно было соблюдать некоторую осторожность. Меньше всего мне хотелось, чтобы шах задумался, а кому и зачем нужна была эта яркая, но, по большому счету, бессмысленная игрушка, чего ради ее украли? Боюсь, если бы я заикнулся, что вся интрига направлена против меня, у повелителя возник бы естественный вопрос: что я за птица, если ради меня творятся столь ужасные преступления. Вот этого объяснить ему я бы точно не смог, а потому вынужден был вести себя крайне осмотрительно. По счастью, сам шах в ценности ружья не сомневался. С его точки зрения это была не просто драгоценная игрушка, но и символ технических изобретений, прогресса и реформ, которые он так ценил и которые так трудно воплощались в его стране.
* * *
Начальник стражи заявил, что в эту ночь ничего необычного не происходило, ночь прошла спокойно.
– Ничего необычного? – переспросил я. – Но что-то ведь все-таки происходило?
– Да, – сказал он и пугливо посмотрел на Насер ад-Дина.
– Говори, – нахмурился тот.
Беспрерывно кланяясь, стражник сообщил, что в эту ночь шаха посетила одна из жемчужин эндеруна – так высокопарно они тут зовут жен и наложниц шаха.
– Кто именно? – спросил я.
Выяснилось, что стражник не знает – и все из-за глупых дворцовых обычаев. Когда раздался крик евнуха, возгласившего, что в опочивальню шаха идет одна из жен, весь караул тут же повалился на колени задом к проходу и уперся лбами в пол. То же случилось, и когда жемчужина возвращалась обратно. Таким образом, это могла быть любая из нескольких десятков шахских жен.
Впрочем, беда была не велика, сам-то шах наверняка помнил, кто к нему приходил. Услышав мой вопрос, он нахмурился.
– Ты что же, думаешь, что меня обокрал кто-то из жен?
– Ни в коем случае, – отвечал я, – но ведь ваша жена могла по дороге заметить что-то подозрительное.
Шах со мной согласился, но, как ни морщил он лоб, припоминая, и как ни шевелил усами, сказать, кто именно с ним был прошлой ночью, он не смог. Такое, впрочем, случалось и раньше. Шах вызывал какую-то из жен или наложниц к себе, но пока та готовилась к встрече, украшала себя и умащивала благовониями, царь царей благополучно засыпал, и тогда незадачливая жемчужина несолоно хлебавши возвращалась назад на женскую половину.
Я предложил позвать главного евнуха, хаджи-баши – он наверняка знал, кто в эту ночь ходил к шаху. Шах некоторое время мялся: ясно было, что видеть главного евнуха он не хочет. И я его понимал. Вождь шахских евнухов был родом из Черной Африки и славился необыкновенной свирепостью. Он даже с шахом разговаривал ужасно дерзко, и шах мне говорил, что старается его не злить, поскольку тот сумасшедший. Бестактный вопрос, почему же он держит на такой важной должности умалишенного, я Насер ад-Дину не задавал. Вероятно, тот полагал, что именно такой евнух может должным образом охранять его гарем, при других начнутся безобразия и нестроения.
В конце концов, шах все-таки велел позвать хаджи-баши. Царь царей первый раз участвовал в расследовании, и его разбирало любопытство.
Главный евнух явился с такой зверской рожей, что шах посмотрел на меня жалобно и прошептал, не отложить ли нам допрос на потом? Но я был непоколебим. Предупредив африканца, что речь идет о крайне важных вещах и отвечать он обязан, ничего не утаивая, я спросил, какая из жен или наложниц была прошлой ночью в опочивальне властелина.
Евнух буркнул что-то неразборчивое по-персидски.
– Он не знает, – перевел шах.
– В таком случае соберем всех евнухов – сказал я.
Хаджи-баши зарычал в ответ, но я был настроен решительно. Собрать всех евнухов оказалось не так-то просто – всего их насчитывалось более сотни, не говоря уже о «резерве» из молодых людей, которых держали на тот случай, если кто-то из испытанных бойцов покинет славные ряды и отправится на встречу с райскими гуриями. Хотя к чему евнухам гурии, вряд ли знают даже сами евнухи. Я рассудил, что собирать надо именно действующих евнухов, потому что молодежи вряд ли бы доверили торить дорогу к шахской постели.
Воинская дисциплина у евнухов была еще хуже, чем в персидском войске, так что выстроить их в ряд не удалось. Они топтались кучей, обжигаемые гневными взорами своего сартипа, то есть главного евнуха. Почти все евнухи были одеты одинаково: в светлых штанах, темных камзолах и круглых шапках. Я поднял руку, призывая к вниманию. Гомон утих, все смотрели на меня: кто с любопытством, кто с неприязнью, а кто и прямо с ненавистью.
– Который из вас – спросил я, – сопровождал этой ночью жемчужину в царскую опочивальню?
Все молчали. На лице у главного евнуха гуляла поганая ухмылка. Я понял, что они запуганы до смерти и, даже если что-то знают, не скажут и под страхом пытки. Впрочем, для меня это было косвенным свидетельством того, что в краже действительно замешан эндерун.
– Любопытно, – сказал я шаху, – кто-то у вас все-таки был этой ночью, но евнухи не знают, кто именно.
Но шах только отмахнулся.
– Жены все равно не помогут. Им запрещено глядеть на других мужчин, так что по сторонам они не смотрят. Что они могли видеть?
Я вспомнил о фривольном поведении шахских жен, о котором мне рассказывал Б., и подумал, что шах все-таки совсем не знает своего гарема. Оставалась еще одна возможность: опросить всех евнухов с глазу на глаз. Однако, как мне показалось, шах уже стал тяготиться всей этой историей с расследованием, он ведь ждал быстрого результата, а быстро, как говорят у меня на родине, только кошки родятся.
Я пообещал повелителю продолжить расследование и откланялся. Шахиншах проводил меня разочарованным взглядом. Но я, кажется, уже понял, что делать дальше.
