* * *
Когда я сообщил о своей новой должности Элен, она пришла в неожиданный восторг.
– Прекрасно, – воскликнула она. – Я поеду с тобой.
– В каком качестве? – удивился я.
– Неважно, – отмахнулась она. – Например, сестрой милосердия. Буду перевязывать раны нашим храбрым персидским воинам. Не бойся, я не ограничу твоей свободы. Я даже жить буду отдельно.
Я пожал плечами: зачем же тогда вообще ехать со мной?
– Ты же сам говорил, что за нами охотятся могущественные враги и что мне нужно куда-то скрыться.
– Да, но под «куда-то» я разумел Британию, на худой конец – континентальную Европу. А ты собралась на театр военных действий.
Она посмотрела на меня сердито: ты просишь, чтобы я уехала, а когда я соглашаюсь, ты все равно недоволен. Просто признайся, что я тебе надоела и ты хочешь от меня избавиться?
– От тебя невозможно избавиться – сказал я. – Делай как знаешь. Но имей в виду, с этого момента я умываю руки и больше не отвечаю за твою безопасность.
– Не волнуйся, милый, – проворковала она. – На театре военных действий достать нас твоим врагам будет гораздо труднее. Тут выигрывает тот, кто стреляет первым.
– А ты умеешь стрелять?
Она только плечиком дернула.
– Разумеется. Я же тебе еще при первой встрече сказала, что я амазонка.
– Ты сказала, что ты эмансипэ…
– Это одно и то же, – отмахнулась Элен.
Я пожал плечами – пусть так. В конце концов, бессмысленно спорить с женщиной, особенно если она амазонка. Она ведь и выстрелить может.
Глава тринадцатая. Принц Персии
Элен сдержала свое слово – в Туркмен-Сахру она отправилась самостоятельно, и мне даже не пришлось думать о ее обустройстве. Она как-то очень просто устроилась в персидском лазарете, чему тамошние сестры были, разумеется, ужасно рады: все-таки настоящая английская леди. Их счастье, что они не знали, какие фокусы эта леди способна вытворять в постели. Впрочем, представление об англичанках как об особах чопорных, холодных и лишенных темперамента, мне кажется, не соответствует действительности и, судя по всему, выдумано француженками, чтобы на этом скучном фоне блистать и первенствовать еще более безусловно. Мне же повезло – в лице Элен я имел дело с француженкой и англичанкой одновременно. Так что скучать мне не приходилось.
Мне, впрочем, и без того было некогда предаваться скуке. Я рассудил, что, несмотря на то, что я играю против Зили-султана, точнее, именно поэтому мне нужно с ним подружиться. Сделать это оказалось не так сложно: старший сын шахиншаха любил поговорить об английской политике и вообще о жизни в Британии. Я сообщил ему, что чрезвычайно уважаю английскую нацию как нацию первопроходцев и героев. Более того, я даже имел удовольствие быть представленным королеве Виктории, и она произвела на меня неизгладимое впечатление. Зили-султан не удержался и похвастался, что стал рыцарем ордена «Звезда Индии», который ему недавно вручили англичане. По его словам, такого ордена нет больше ни у кого в Персии – ни у одного из его братьев, ни даже у самого шахиншаха.
Я вспомнил наш разговор с Гирсом. Очевидно, что, вручая орден Зили-султану, но обойдя им Мозафара, англичане ясно дали понять, чью сторону они намерены держать в споре за персидское наследство.
Примерно то же самое я сказал и вслух.
– Ваше высочество, «Звезда Индии» – чрезвычайно высокая награда и очень ценная. Тот факт, что британцы вручили ее вам одному, ясно говорит, что они видят в вас не только большого политика, но и будущее Персии.
Принц протестующе поднял руку.
– Нет-нет, – сказал он решительно. – Будущее Персии – это мой отец и мой брат. Я – лишь тень правителя, о чем ясно свидетельствует и мое имя.
– Ваше имя свидетельствует о том, что вы должны были бы занять трон шахиншаха после смерти вашего отца, – отвечал я с подчеркнутой прямотой. – К сожалению, Россией правят не самые разумные люди. Они почему-то сделали ставку на вашего брата. Но англичане куда рассудительнее, они не девают опрометчивых шагов и понимают, кто на что способен и на кого стоит возлагать надежды.
В ответ на эту мою пламенную речь Зили-султан предпочел просто промолчать, из чего стало ясно, что тема престолонаследия – вещь для него чрезвычайно болезненная.
Надо сказать, что вокруг принца вертелось некоторое количество английских офицеров. Сначала они косились на меня с подозрением, ну как же, я ведь дёти сáвидж кóзак
[11], грязный дикий казак из заснеженной России. Впрочем, вскоре они сменили гнев на милость. Это случилось после того, как я стал угощать их вином и играть в карты, проигрывая по маленькой. Всем этим я быстро снискал себе репутацию славного парня и почти британца, хотя, к сожалению, и славянина по крови. Хороших игроков среди англичан не было, так что проигрыши давались мне не без труда: иной раз приходилось делать совершенно дурацкие ошибки. Однако, кажется, внимания не это никто не обращал.
Единственный, кто смотрел на меня неприязненно, был полковник Джордж Олдридж – подлинная карикатура на всех сразу английских полковников: высокий, сухопарый, чопорный, с выражением лица, как говорил Гоголь, геморроидальным. Однако геморроидальным было не только его лицо, а и все поведение. Он вечно что-то брюзжал себе под нос, вечно был всем недоволен, его недолюбливали даже его собственные офицеры. Он постоянно пытался как-то задеть меня и безостановочно иронизировал на мой счет.
– Ну, что скажет об этом казацкая наука в лице нашего ротмистра? – сузив глаза, брюзгливо бурчал он, когда туркмены в очередной раз разносили нашу конницу.
Когда же военных действий не было, он донимал меня вопросами вроде: «знают ли уже казаки, что Земля вращается вокруг Солнца и что они думают про таблицу умножения?» Подобные пассажи казались ему чрезвычайно язвительными и остроумными. В конце концов, мне это надоело, и я отвечал, что с таким интересом к естественным наукам ему надо не изображать из себя офицера, а сидеть дома и ковыряться в старых фолиантах. Впрочем, это не поздно сделать и сейчас, потому что война ему противопоказана – он явно происходит из числа так называемых диванных полковников, получивших свои погоны за пустопорожние разговоры.
Побледневший от злобы Олдридж секунду сверлил меня яростным взором, потом схватился за эфес своей сабли и пролаял:
– Дуэль! Я научу вас вежливости, мальчишка!
– Простите, полковник, – отвечал я холодно, – но вызов ваш принять я не в состоянии. Я являюсь отпрыском очень древней фамилии, знатность которой соответствует английскому герцогству. Поэтому не могу я скрещивать сабли со всяким мужичьем: вы ведь, судя по вашим манерам, даже не дворянин.
Беснующегося полковника оттащили сами же британские офицеры. До того, как его вывели из офицерской палатки, он еще успел крикнуть: «Хорошо смеется тот, кто смеется последним!» Вот уж не думал, что такое сухое и скучное существо способно испытывать столь сильные эмоции.
