– Ах, господин офицер, вы, кажется, совсем забыли нас, бедных девушек – сказала она, потупившись. – А мы… ничем мы не блестим, хоть вам и рады простодушно.
Последние слова она проговорила по-русски с очаровательным акцентом.
– О! – сказал я. – Ты, кажется, стала поклонницей Пушкина?
– Положение обязывает, – заявила моя озорница, – Если кавалер у меня – русский офицер, то я должна знать хотя бы пару строк из самого знаменитого русского поэта. Что тебе сказал полковник?
– Ничего интересного, – отвечал я.
Она надула губки. Вот оно, значит, как! Барышня в поте лица учит эту головоломную русскую поэзию, а он в грош ее не ставит. У него от нее тайны! Может быть, он завел себе другую?
– Если бы я тебя не знал достаточно хорошо или был бы хоть чуть поглупее, я бы поверил в эту сцену ревности – сказал я. – Но, впрочем, ладно, считай, что я поверил. Никого я не заводил, а полковник просил меня его не выдавать. И не рассказывать, что от плена нас спас вовсе не он, а Ганцзалин.
– Ганцзалин! – воскликнула она. – Так Ганцзалин вернулся? Почему же ты молчал все это время?
– Я забыл…
– Ах, ты забыл?! Хорошо же, – сказала она сердито. – Не обессудь, если я тоже что-нибудь забуду. Что-нибудь такое же неважное.
И она пошла прочь. С ее темпераментом ей надо было родиться не в Британии, а Испании и зваться Кармен. Правда, боюсь, в этом случае меня бы просто закололи кинжалом – так, на всякий случай, чтобы попусту не ревновать.
Пока я думал об этом, моя Кармен вдруг остановилась и пошла обратно. Подойдя поближе, стала напротив меня, уперев руку в бок и глядя с вызовом своими голубыми глазищами.
– Знаешь ли ты – сказала она, – что твоя персидская барышня – родственница матери нашего драгоценного Зили-султана?
Я остолбенел. Я-то полагал, что она принадлежит к противоположному клану, что она за Мозафара и только поэтому меня спасает. Впрочем, я тут же и опомнился.
– А ты как это узнала?
– Я видела, в какой карете она ездит. Установить, кому принадлежит карета, было проще простого.
– Но зачем тебе все это? – изумился я.
– Затем, что я женщина. И мне не нравится, когда у меня появляются соперницы.
– Она не соперница тебе!
– А тебе? Ты полагаешь, что родственница Зили-султана будет помогать русскому офицеру? Да еще такому, который явно прибыл с разведывательной миссией.
Я невольно оглянулся по сторонам и понизил голос.
– Элен, о чем ты говоришь?!
– Ах, не держи меня за дурочку, – с досадой сказала она. – Вся эта твоя дружба с шахиншахом, твое освобождение от службы и все остальное, включая слугу-убийцу – да у тебя на лбу написано, что ты шпион.
– Уверяю тебя, ты ошибаешься… – начал я, но меня перебили.
– Да мне все равно, кто ты, но я не потерплю, чтобы рядом с тобой была эта женщина! – сказала Элен. – И даже не потому, что она соперница, а потому, что она хочет тебя уничтожить. И не говори мне, что это не так. А лучше вызови своего Ганцзалина, пусть витает у тебя за плечом и охраняет от случайной смерти.
И она ушла – на этот раз окончательно. А я последовал ее совету и отправился в ближнюю деревню – к Ганцзалину. Слуга мой воспринял слова Элен очень серьезно.
– Эта мальчик-девочка мне сразу не понравилась, – хмуро заметил он, имея в виду Ясмин.
– Вот как? А что же ты молчал?
– Потому что она понравилась господину.
Я хотел сказать, что это глупости, но осекся. Пожалуй, что так, пожалуй, Ясмин мне понравилась. В ней было что-то влекущее, она мне нравилась даже тогда, когда я считал ее врагом. И вот теперь, получается, мы вернулись к тому, что было. Опять придется считать ее врагом, опять опасаться и думать о ней не так, как мне бы хотелось…
– Хозяин не должен беспокоиться – сказал мой помощник. – Ганцзалин найдет предательницу и вырвет ей глаза.
– Не надо никому ничего вырывать – сказал я, – просто будь аккуратен, и если увидишь ее, доставь ко мне.
Ганцзалин молча поднял вверх указательный палец.
– Что? – спросил я нетерпеливо.
– Один глаз можно вырвать?
Но я был не расположен шутить, хотя, подозреваю, что Ганцзалин вовсе не шутил.
* * *
К Зили-султану меня не пустили, сказали, что у него военный совет. Меня это несколько удивило. Что это значит? С кем он там совещается? Ведь это я его советник. Вышедший ко мне ленивый денщик – не секретарь даже – путая тюркские слова с персидскими, заявил что-то вроде, что доверия мне теперь нет, я ведь побывал в плену.
– Что же это, принц думает, что я переметнулся на сторону туркмен? – изумился я.
Денщик поднял глаза к небу, некоторое время что-то там разглядывал, потом повернулся ко мне спиной и, ничего не говоря, пошел прочь. Недоумевая, я направился к офицерскому шатру. Версия о моем предательстве Зили-султана казалось неубедительной даже мне. Я не был предателем, потому что никогда не был на его стороне. Я сразу приехал в Персию, чтобы шпионить и бороться с ним. И вот, после всех моих сокрушительных успехов я оказался если не у разбитого корыта, то, как минимум, в чрезвычайно двусмысленном положении.
Я зашел в шатер. При моем появлении все офицеры умолкли как один. Воцарилась тягостная тишина.
– Приветствую вас, господа – сказал я. – В такой жаркий день особенно приятно выпить шампанского с ледника. Как вы на это смотрите? Я угощаю.
И я кивнул буфетчику Мустафе. Но Мустафа отвел глаза.
– Мустафа, – сказал я по-тюркски, – принеси нам шампанского бутылочек пять.
– Нет шампанского, – пробурчал Мустафа, – кончилось вчера.
И молча вышел из шатра.
– Забавная вещь, – я не терял хладнокровия, – какая же может быть война без шампанского? Это же чистое варварство. Неужели придется переходить на водку?
Хмыкнул один только лейтенант Коулман, но тут же и затих испуганно.
– В таком случае распишем пульку, – предложил я. – У кого колода?
Однако перекинуться в карты желающих не было: офицеры как-то странно отворачивались и избегали моего взгляда. Ну и черт с вами, подумал я, как-нибудь обойдусь. В конце концов, миссия моя почти исполнена. Уже ясно, что англичане вооружают Зили-султана, осталось только, чтобы он обнаружил свое чудо-оружие и применил его. Это станет тем редким случаем, когда победителя будут судить, и судить сурово.
Выходя из шатра, я нос к носу столкнулся с сартипом, командовавшим личной охраной принца. Его, кажется, звали Тахир-дженаб, я не помнил точно, потому что мы с ним и двух слов не сказали. Но в этот раз пройти мимо не удалось – сартип перегородил мне дорогу. Его сопровождали четверо-караульных с примкнутыми штыками.
