Я пожал плечами: выпустить меня под честное слово, что я буду нем как могила.
– Честное слово здесь в Персии ничего не стоит, – отвечал принц, – да и в России, насколько мне известно, значит не слишком много. Так или иначе жизнь научила меня не верить никому на слово. Тем более – моим врагам. Таким образом, остается единственный путь – умертвить вас тайно.
Я, конечно, понимал, к чему ведет Зили-султан, но мне все равно сделалось не по себе. Я обменялся быстрым взглядом с Ганцзалином. Ах, если бы не проклятые кандалы! Вдвоем с помощником мы вполне могли бы побороться – тем более, что терять нам все равно было нечего. Но увы, чтобы вступить в бой, нужна была хотя бы минимальная свобода действий.
Принц перехватил мой взгляд и улыбнулся.
– Да, – сказал он, – я догадываюсь, с кем имею дело. Именно поэтому вы оба в кандалах. Так вам будет несколько затруднительно демонстрировать свое боевое искусство. Впрочем, мы отвлеклись. Вас следовало бы тайно умертвить, говорю я. Однако и этот путь мне не слишком подходит. Поэтому я решил предоставить вас вашей собственной судьбе.
Я посмотрел на него внимательно. Что это? Очередные красивые слова, которые так любят на Востоке или он действительно имеет в виду что-то необычное…
– Имею, – сказал принц. – Я не запятнаю рук вашей кровью, но смерть ваша будет медленной и мучительной. Вы слышали про гебров-огнепоклонников? Здесь неподалеку находится их дахма, башня молчания. Скоро вы познакомитесь с ней поближе.
Он хлопнул в ладоши. В шатер вошел стражник с подносом в руке. На подносе стояли два стакана с водой, рядом на блюдечке лежали две голубые пилюли.
– Ах, как изящно это смотрится, – восхитился принц, – как красиво! Именно ради таких моментов и стоит жить, как вы полагаете?
Я ничего не ответил, потому что не видел в дискуссиях никакого смысла.
– Сейчас вы примете эти пилюли – сказал Зили-султан, – и запьете их водой.
– Это яд? – спросил я.
Принц нахмурился.
– Я же сказал, что не буду вас убивать. Пейте!
– А если нет?
Зили-султан как-то погано оскалился.
– Вы же знаете такую казнь – распиливание на тысячу кусков. Ее придумали китайцы, но применить ее можно и в Персии.
– Ладно, – сказал я, – верю вашему слову, ваше высочество. Видите, я не так подозрителен, как вы.
И кивнул Ганцзалину. Стражник помог нам обоим принять свои пилюли и проследил, чтобы мы их проглотили.
Опрокидываясь в небытие, я вдруг увидел перед собой лицо Элен. Она сокрушенно смотрела на меня и говорила: «Как жаль, как безумно жаль… Но ведь ты сам этого хотел, милый!» Рядом с ней стоял и мерзко улыбался Зили-султан.
Глава шестнадцатая. Башня молчания
Что-то острое коснулось моей щеки, потянуло и вырвало меня из загробного морока. Я открыл глаза и вздрогнул: прямо на меня пялился черный гриф – омерзительный, с голой шеей, окруженной струпьями из перьев. Стервятник сидел у меня на груди и, кажется, примеривался чудовищным своим клювом вырвать мне глаз.
Я попробовал махнуть рукой, чтобы отогнать его, но ни руки, ни ноги мои не двигались. Тогда я закричал ужасным голосом:
– Вон! Пошел вон!
Гриф нехотя спрыгнул с меня и отскочил на пару саженей в сторону. Когда грудь моя освободилась, я почувствовал, каким тяжелым был этот пернатый могильщик.
Я поморгал глазами, в которых все двоилось – то ли от снотворного, то ли от страха. Но увидел я после этого только синее небо над головой. Солнце уже близилось к закату. Рядом раздался тихий стон. Я повернул голову направо и увидел, что неподалеку от меня на небольшой каменной плите лежит Ганцзалин. Видимо, он, как и я, только пришел в себя. Слуга мои был спелёнат сверху донизу, словно египетская мумия, открытой оставалась одна лишь голова. Судя по всему, так же поступили и со мной – именно поэтому я не мог двинуть ни рукой, ни ногой.
Я повернул голову налево и снова увидел уже знакомого мне грифа-падальщика. Он сделал несколько быстрых шагов в мою сторону и застыл. Немного поодаль сидели два его ужасных сотоварища, но чуть поменьше размерами.
По мере того, как отступало действие снотворного, ко мне возвращались все пять чувств. Гриф отвратительно заскрипел, а потом издал резкое металлическое кудахтанье. Этот адский звук словно открыл ворота для остальных ощущений. Сначала я почувствовал, как затекли мои руки и ноги, потом нос мой наполнился мерзким сладковатым запахом тления. Я чуть приподнял голову и увидел, что в пятидесяти футах от нас с Ганцзалином лежат два изъеденных птицами трупа. Нас разделяло только что-то вроде широкого колодца.
Я знаю, что некоторые суеверные люди боятся, что мертвец может восстать из гроба и прийти по их душу. Я этого не боялся, довольно было того, что мертвецы просто лежали рядом и отвратительно смердели. Черт побери, эдак ведь можно и заразиться какой-нибудь дрянью! С другой стороны, что мне бояться заразы, если жизни моей осталось всего ничего. Слуга мой снова заворочал головой и попытался что-то сказать, но ветер отнес его слова в сторону.
– Не слышу, – крикнул я – говори громче!
– Хозяин, – прохрипел Ганцзалин, – где мы?
– Это дахма – сказал я, – башня молчания, или башня смерти. Здесь огнепоклонники хоронят своих усопших.
– Но мы-то не усопшие, – голос у Ганцзалина по-прежнему был хриплый.
Я не стал спорить, только заметил, что нам здорово не повезло попасть сюда живьем. В виде трупов было бы гораздо спокойнее. Огнепоклонники считают мертвецов нечистыми, а нечистое нельзя предавать ни земле, ни воде. И вот они придумали эти свои башни, где выставляют тела умерших. Мертвецов сначала объедают птицы, потом кости сушит солнце, потом, наконец, их бросают в колодец. Там скорбные останки тлеют и разрушаются, пока их не смоет дождевая вода.
Ганцзалин, однако, настаивал, что нам такой конец не подходит. Хотя бы потому, что мы до сих пор живы.
– Не беспокойся, нам недолго осталось, – отвечал я. – Посмотри налево, там грифы-падальшики. Очень скоро они возьмутся за нас. И вот тогда-то мы пожалеем, что не умерли раньше.
Ганцзалин сказал, что грифам он не дастся. Я отвечал, что его бы устами да мед пить. День-другой – солнце и жажда сделают свое дело. Мы так обессилеем, что не сможет даже разговаривать. Мы будем лежать как мертвые, и вот тогда придет черед грифов. Слуга мой пробурчал, что у меня всегда был мрачный взгляд на жизнь. Зато на смерть взгляд у меня вполне оптимистический, парировал я.
– Конечно, – отвечал мой помощник, – вы же христианин, вы после смерти отправитесь в рай. А я простой бедный человек, меня только в ад и пустят, да и то не во всякий. Так что умирать я пока не собираюсь.
– Ты окажешь мне большую услугу, если помолчишь немного и дашь мне подумать – сказал я.
