– Этот звон у них песней зовется, – объяснил Буренин. – Наверное, опять продать что-то хочет. Китайца хлебом не корми, дай чего-нибудь продать.
– Плодай! Купи! – завопил Херувим, который внимательно прислушивался к тому, что говорят гости. – Манюска люби, табак толгуй, деньги бели, Санхай вези! Цай покупай, деньги плати, усё знай, ницо не понимай!
Парочка, видя, что клиент их окончательно спрыгнул с небогатого своего китайского ума, решила от греха ретироваться и двинулась к выходу. За их спиной бесновался Херувим, выкрикивая уже не слова даже, а бессвязные китайские звуки. Однако, едва дверь за незваными гостями закрылась, Херувим мгновенно утих. Несколько секунд он прислушивался, потом тихонько встал со стула, прокрался к двери, запер ее на засов и хитро заулыбался.
Он был доволен. В который раз Херувим спасся от верной смерти благодаря своему уму и отчаянной храбрости. И не только спасся – подвел под гнев богов и духов своего старого врага Ганцзалина. Посмотрим теперь, кто будет жениться на Манюшке и повезет ее в Шанхай!
Тем временем странный дуэт добрался до Зоиного дома, спустился в цокольный этаж и остановился возле двери, где жили Загорский и Ганцзалин. Аметистов поднял уже кулак, чтобы стукнуть в дверь, но почему-то опустил обратно.
– Меня терзают смутные сомнения, – сказал он Буренину.
– Похабная квартирка, за версту видно, – согласился старый бомбист и вытащил из заднего кармана маленький черный браунинг.
– Ну-ну, – сказал Аметистов успокоительно, – не до такой же степени.
– А я в порядке самообороны, – объяснил Буренин и дунул в браунинг.
– С такими замашками когда-нибудь в рот себе выстрелишь, – предупредил Аметистов. – А между прочим, дантист сейчас стоит больших денег.
И он постучал в дверь.
– К чертовой матери! – раздался оттуда чей-то решительный голос.
– Ого, – сказал Аметистов Буренину. – Сразу видно, серьезные люди. Ты все-таки браунинг свой далеко не прячь.
И он снова стукнул в дверь. Спустя несколько секунд дверь с грохотом распахнулась, и показалась желтая физиономия Ганцзалина.
– Что нужно? – спросил он, крайне недружелюбно оглядывая парочку.
– Пардон, мсье китаец, имею честь презентовать вам новое изделие нашей парфюмерной компании под названием «Герлéн Мицýко»! – затрещал Аметистов. – Ваша дама будет сражена им в самое сердце. Подарив барышне этот маленький флакончик, вы завоюете ее навеки. Ни желтый цвет кожи, ни косоглазие, ни кривые ноги не отвратят от вас дамочек, если с вами «Герлен Мицуко»…
– Пошел вон, скотина! – зарычал Ганцзалин, раскосые глаза которого налились кровью.
Аметистов поднял брови, Буренин щелкнул предохранителем браунинга – схватка казалось неизбежной. Однако в этот миг из квартиры донесся все тот же решительный голос, но в этот раз он звучал почти дружелюбно.
– Пусть зайдут, – велел голос.
Ганцзалин, ворча что-то себе под нос, пропустил Аметистова и Буренина внутрь. Глазам их представилась та же комната, о которой уже как-то шла речь, обставленная небогато, но весьма уютно. Здесь был мягкий серый диван, серое же кресло, несколько стульев, коричневый лакированный столик и высокий книжный шкаф, доверху набитый книгами и журналами. В печке пылали березовые дрова, давая неверный трепещущий отблеск на лицо хозяина дома, словно выбитое в мраморе.
– Прошу садиться, – сказал тот, с любопытством оглядывая живописную парочку. Аметистов в графских брюках и сюртуке и Буренин во фрачной паре гляделись в эпоху пролетарского разгула почти экзотически, если не сказать жульнически. – С кем имею удовольствие?
– Жё суи
[28] Аметистов, из обедневших дворян, ныне – коммивояжер, – представился Зоин кузен, присаживаясь на ближайший стул, который под ним как-то странно крякнул. – Прямым ходом из Парижа, буквально утром сошел с поезда и вот заглянул выразить свое почтение, а заодно и предложить вам изделия нашей фирмы.
– Любопытно, – улыбнулся хозяин дома и посмотрел на Буренина. – А вы, простите?
– Это мой компаньон, – отвечал Аметистов, – у нас общее дело.
Хозяин задумался на секунду, потом снова посмотрел на Буренина.
– Если мне память не изменяет, – сказал он с легким неудовольствием, – вы как будто раньше играли на рояле в салоне Зои Денисовны.
– Ваша правда, играл, – не моргнув глазом, отвечал Буренин. – Но помилуйте, разве это игра? Рояль расстроен, в зале одни босяки, за работу платят натурой. Нет, ни один уважающий себя виртуоз на такое не согласится. А вы, я извиняюсь, нас так подробно расспрашиваете, а сами-то кто будете?
– Вы прекрасно знаете, кто я такой, – отвечал на это хозяин.
– Я знаю, что вы зовете себя Нестор Васильевич Загорский, но не знаю, кто вы на самом деле, – парировал Буренин.
– А вам и не нужно. Я ведь тоже не знаю, кто вы на самом деле, помимо того, что вы пианист. Вы будете считать меня Загорским, а я буду считать вас пианистом. Кстати, моего помощника Ганцзалина вы тоже наверняка знаете.
Оба посмотрели на Газолина, который по-прежнему глядел волком.
– Слуга? – полюбопытствовал Аметистов.
– Ни в коем случае. При коммунизме слуг не будет, так что именно помощник.
Буренин и Аметистов кивнули, стараясь не глядеть на зверскую рожу Газолина.
– Ну, а теперь, – доброжелательно продолжал Загорский, – теперь расскажите мне, зачем на самом деле вы сюда явились?
– Так мы же сказали, – как-то даже растерялся Аметистов, – торговля парфюмом и так далее… – Вот именно – так далее, – перебил его Загорский. – Торговцам парфюмом незачем носить с собой оружие.
– С чего вы взяли, – изумился бывший дворянин, а ныне коммивояжер, – о каком оружии речь?
– Вы щелкнули предохранителем, – отвечал Загорский, – а я по этому звуку могу определить не только марку оружия, но и год его выпуска. У вас, например, браунинг 1906 года. Я прав?
– Однако, – сказал Аметистов, переглянувшись с Бурениным, – однако. Позвольте узнать, вы не в ЧК ли работаете случаем?
– Разумеется, нет, – отвечал Загорский, слегка нахмурясь, – что бы я стал делать в этой сомнительной организации? Впрочем, оставим мою скромную персону. Повторяю вопрос: зачем вы здесь?
– Что ж, – сказал Буренин, – начистоту, так начистоту.
Рука его мгновенно скользнула в карман, но не успел вытащить ее оттуда, как раздался щелчок.
– Бах, – сказал Загорский. – Вы убиты, милостивый государь! Если бы мой пистолет был заряжен, вы лежали бы на полу в луже крови.
В руке Загорский держал итальянскую «берéтту» M1917 и даже, кажется, поводил дулом из стороны в сторону, как бы выцеливая, куда выстрелить.
