Корма «Таифа» захлопнулась. С его правого борта матросы начали спускать шлюпку. Пластунам стало видно, что она загружена пустыми бочонками, которые болтались из стороны в сторону, когда перекашивались тали.
– За водой. Родник здесь, чуть пониже, – сказал Биля.
– Так получается, что они тут уже раньше бывали, – заметил Кравченко.
– Бывали, причем не раз.
– Прихватим их? – спросил Чиж.
– Нам не пощипать их надо, а бумаги взять, – ответил ему Биля. – Послали бы нам сегодня Господь Бог да святой Евстафий погодку пластунскую.
– Луна в ущербе, ночь темная будет, – посмотрев на небо, заметил Кравченко.
– Погода нужна такая, в какую только и можно счастливого окончания дела ожидать. Самая ужасная, – проговорил Чиж.
– Погоды мы ждать не можем.
– Близко подойдем, часовой услышит.
– А мы не сразу, потихонечку. Ты, Федя, уключины так салом протрави, чтобы они в нем плавали.
– Это само собой, какой разговор. Шума с собой не принесем. Но по воде!.. Раз плеснул веслом, и за версту слыхать.
– Думаю, что подойти сможем, – чуть помолчав, сказал Биля. – Николай Степанович, ко всему своему набору снаряжай еще и «Бориску».
Солнце уже село в море, быстро опускались сумерки. У лодки, спущенной на воду, шли последние сборы пластунов. Они расстались с рыбацкой одеждой и были в своей, боевой.
Весла и лодка были покрашены черной краской, а нос ее обит жгутом, скрученным из рыбацкой одежды и хорошо просмоленным.
Кравченко передал Чижу бутылку, с которой возился недавно у костра. Пробка в ней была теперь снабжена ярлыком. Бутылка выглядела неотличимо от той, которую когда-то уложили в ящик с соломой руки виноторговца.
– Поставь где тебе лучше будет, – сказал Чижу Кравченко.
– Куда я ее дену-то? По диспозиции мне несподручно.
– Диспозиция! В кошель положи. Я тебе потом еще кое-что дам, насторожишь там.
– Бориска готов? – спросил Биля Кравченко.
Тот пустил край мешка и показал есаулу брандскугель – ядро, просверленное в разных местах, из которого торчали фитили из промасленной пакли. Рядом с ним стоял небольшой бочонок.
– Порошку вот у нас не особо много, – заметил Кравченко.
– Что ж ты мало пороху взял?
– Гуторили пароходик. А сие чудище, рекомое Левиафан! Но если будет нам божья помощь, то вот Борис Иванович – показал он на брандскугель – за нас порадеет.
Вернигора и Яков натягивали белые бечевки вдоль стволов своих штуцеров.
Вернигора закончил с этим, навел оружие на берег и сказал:
– Яша, ночью стрелять – на огонь не смотри! Глаз погасишь! Краем бери, наводи от света в темноту.
– Стрелять вам только в самом крайнем разе! Помните? К борту не подходить! – строго сказал Биля.
– Все будет как по-писаному, – отозвался Вернигора.
Биля, Кравченко и Али даже замерли от этих слов.
Черкес прекратил точить бруском шашку.
– Много говоришь, шайтана разбудишь! – недовольно заметил он.
– Ну-ка, Омелька, сплюнь три раза! – подхватил Кравченко.
Вернигора виновато сплюнул.
Али покачал головой и возобновил свое занятие.
– Штуцеры все зарядили? – спросил Биля.
– Точно так. Капсюли не ставили, – ответил Яков.
Есаул осмотрел два своих револьвера, проверил каморы на барабанах, залитые воском, взял штуцеры у Якова и Вернигоры, подошел к лодке, положил их к остальному оружию, склонился над ними и что-то быстро зашептал.
– Что это батя делает? – тихо спросил Яков у Кравченко.
– Характерство творит! Заговаривает винтовочки, просит их послужить нам.
Последние слова заговора Биля произнес чуть громче:
– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.
Есаул поднялся, взял в лодке заплечный мешок, достал из него чистую белую рубаху и стал переодеваться. Вслед за ним потянулись к своим мешкам и остальные пластуны.
Али с интересом посмотрел на товарищей, но переодеваться не стал. Он отошел в сторону и встал на колени, чтобы совершить молитву.
Ночной ветер сносил белесые облака к востоку. В их разрывах иногда показывались огромные южные звезды. На севере облаков не было, и там пламенел синей искрой Северный гвоздь – Полярная звезда.
Двое часовых ходили вдоль обоих бортов «Таифа», встречаясь то на носу, то на корме. На капитанском мостике горел фонарь. Там виднелась тень рулевого.
У якорной цепи всплыли Чиж и Биля. В зубах они держали короткие кавказские кинжалы. У Чижа к рукоятке была привязана удавка, шелковый шнур с деревянной ручкой. Пластуны начали бесшумно подниматься по якорной цепи. Кроме штанов и ноговиц на них ничего не было. В просвет облаков на секунду выглянула луна. В ее резком свете мелькнули глубокие шрамы на спинах Били и Чижа.
Яков и Вернигора сидели на веслах. Кравченко всматривался в огни «Таифа», который покачивался саженях в ста от лодки. Рядом с Кравченко на носовой скамейке стояли его мешки и лежали два кольта Били. Пять штуцеров и винтовка Али находились на брезенте под ногами пластунов. Там же были и шашки в ножнах.
Часовой едва не наступил на Билю, лежавшего около канатной бухты, и пошел в сторону Чижа, который приготовился к прыжку за воротом якоря. Когда матрос оказался на полдороге между пластунами, Чиж и Биля одновременно поднялись. То, что они сделали дальше, было похоже на цирковой трюк. Не успел есаул подломить ноги часового сзади, как Чиж уже всадил ему под кадык кинжал, второй рукой успев поймать его короткий морской карабин. Пластуны оттащили свою жертву за канаты и разбежались вдоль борта в разные стороны.
Часовой, находившийся на другой стороне, что-то заметил на море, склонился над бортом и стал всматриваться в какую-то точку на волнах. За его спиной, как тень, возник Чиж, накинул ему на шею удавку и скрутил ее. Когда он аккуратно уложил часового вдоль борта, тот уже был мертв.
На мостике лежал вахтенный с перерезанным горлом. На его месте за штурвалом стоял Биля. Он поднял фонарь и дважды провел им слева направо.
Лодка пластунов тихо стукнулась о борт «Таифа», и в нее сразу упала веревочная лестница. Чиж на палубе принял у Кравченко его мешок и бочонок с порохом, и оба они бесшумно исчезли где-то в недрах корабля. Али лег вдоль борта и замер. Яков оттолкнулся веслом от «Таифа», и лодка отошла от него.
Ньюкомб и Слейтер покачивались рядом в гамаках. Ньюкомб с детства спал с открытыми глазами. Полуприкрытые веки всегда придавали ему во сне вид мертвеца.
Чиж достал из брезентового кошеля, висящего у него на шее, бутылку, с которой поработал Кравченко, и поставил ее в бар, среди других. Он перемещался совершенно бесшумно, один за другим вскрывал кинжалом шкафы и ящики, находящиеся в кают-компании. На столе лежала пара его пистолетов и еще один – с картечным раструбом. У двери с двумя кольтами в руках стоял Биля, посматривая в узкий коридор.
