– Откуда вы ее взяли? Это ведь Китай, эпоха Мин? – спросил Слейтер.
– Мне ее продали татары, которые грабят имения русских землевладельцев, – ответил Ньюкомб и добавил: – Я не ожидал вас так рано.
– Мы слегка изменили свой план. Я высадился в Марселе и пересек Францию по железной дороге. Это сократило путь на восемь дней.
Слейтер и Ньюкомб пошли рядом по палубе в сторону кают-компании.
– Вы видели мисс Кортни? – спросил Ньюкомб.
– К сожалению, не успел. Мы обменялись корреспонденцией через посыльного. Пойдемте, я отдам вам письма. Ох, эти влюбленные.
– У меня есть отличные новости. Я выследил нашу дичь и приготовил для нее западню.
– Просто прекрасно! Как вам это удалось?
– Мой лис прокрался в голубятню, а я тем временем завербовал для него удивительного союзника!
– Не говорите загадками, милейший Ньюкомб!
– Я просто подменил почтовых голубей на своих, вот и все.
Окрестности Балаклавы, Крым
Биля, Кравченко и Чиж сидели у блиндажа.
– Стемнело бы уж скорей. Повечерять бы, – со вздохом проговорил Чиж.
– Здоров ты стал кушать, Федя! У нас припасов столько нет, чтобы твое брюхо пропитать, – заметил Кравченко.
Биля поднял голову и увидел, что солнце почти полностью скрылось за кромкой гор.
– Разжигай, Федя. Пока сладишь, дыма уже не видно будет, – сказал он Чижу.
Резкий крик ночной птицы подбросил пластунов на ноги и заставил замереть. Крик повторился. Биля совершенно бесшумно побежал по склону наверх. Кравченко уже собирал вещи у кострища. Чиж согнулся, поднял дерновую крышку блиндажа и начал быстро выкладывать на землю оружие. Из-за пояса у него выпал стилет. Кравченко узнал наборную рукоятку и с удивлением вперился в Чижа. В ответ тот только развел руками.
Биля присел рядом с Вернигорой. Казак теперь спокойно строгал кинжалом какую-то палочку, повел рукой направо и вниз. Есаул достал из широкого кармана походную подзорную трубу.
По тропе поднимался Али. Кроме оружия и мешка за плечами, он нес еще что-то в руках. Биля навел фокус и увидел, что в плетеной клетке беспокойно переминались голуби.
Пластуны сидели вокруг небольшого очага, вырытого в склоне горы. Огонь был прикрыт полукруглым экраном из сплетенных веток, обмазанных глиной. Он делал невидимым свет, собирал все тепло перед собой, заставлял дым уходить в сторону, где тот и рассеивался в густом кустарнике. В котле, висевшем над очагом, закипал кулеш.
Али сидел по-турецки, у его ног лежала какая-то карта. Среди разнообразных знаков, изображенных на ней, штатский человек мог бы узнать только какие-то пушки.
Пластуны склонились над картой, молчали и думали.
– Вот с этого конца подойти хорошо вроде будет, – наконец-то сказал Чиж и прочертил по бумаге ногтем риску.
– Вот ведь богохульники! Батарею как Богородицу зовут, – проговорил Кравченко.
– Али Битербиевич, как же ты с нашим сербом разминулся? – спросил Биля.
– Я как прибежал от гор, пошел к Кухаренко, он меня в тот же час к вам отправил. Никакого серба я не видел.
– Где ж он делся? – удивился Биля. – Разминулись вы с ним разве? Завтра пойдем, поглядим на эти самые мортиры. Садитесь вечерять, братья, – добавил он и поднялся на ноги.
– А ты что ж, Яковлевич? – спросил Кравченко.
– Аппетита нет.
– Без харча казаку никак нельзя.
– Мне подумать надо. Это лучше делать без харча.
– Ох, и обрадуюсь я ему сейчас, этому кулешу. Буду об нем только думать, пока весь не вычерпаем, – мечтательно проговорил Чиж.
Пластуны стали доставать ложки. Кравченко вынул большую краюху хлеба и начал ее разрезать на пять равных частей.
– А что, Федор Семенович, не хочешь ли ты нам чего сказать? – дорезав хлеб, спросил Кравченко у Чижа.
Биля, который уже хотел отойти от огня, уловил в его интонации что-то такое, что заставило его остановиться.
– Я-то? Нет, не хочу, – спокойно ответил Чиж.
– А мне говорил, что хочешь, – настаивал на своем Кравченко.
Биля внимательно посмотрел на Чижа, подошел к огню и уселся на землю.
– Вот разве что хочу спросить Али Битербиевича, маракует ли он по-арабски? – произнес Чиж.
– Коран могу читать, – ответил черкес.
– Тут не Коран, а кое-что иное.
– Давай, Федя, не стесняйся, – подбодрил Кравченко Чижа.
Тот со вздохом достал стилет и положил его на самое освещенное место. От такого зрелища Али даже дернулся.
– Шайтан! – только и выдавил он из себя. – Где ты его нашел?
Чиж взял стилет, спрятал его себе за спину и проговорил:
– Только швыряться им уже хватит. Я за ним уже и нырял, и продавал его, и крал потом. Он мне теперь как брат родный. Глядите лучше, что я вам покажу! – Казак нажал на выступ под гардой, кольца задвигались и встали. – Али Битербиевич, ежели вы можете читать и слово мне даете не кидаться, то я вам ножичек передам.
Черкес кивнул в знак согласия.
Отсветы пламени скользнули по трем граням лезвия.
Али взял стилет в руки, нашел арабский текст, подвинулся к огню и прочел:
– «Сорок четыре пятьсот пятьдесят девять. Северный гвоздь. Курс сорок семь через бухту от корабля и креста. Сто четыре шага. Плакида поможет. В трех первых строках один тридцать восемь пятьсот шестьдесят семь восемьдесят два семьсот девяносто три».
Севастополь, Крым
Кухаренко дремал на обширном диване. Стук в дверь заставил его открыть сначала один глаз, а потом и второй.
– Кто там? – рявкнул полковник, опуская большие белые ноги на глинобитный пол.
– Ваше высокоблагородие, дозволите войти? – донесся из-за двери голос Петра.
Кухаренко вскочил с дивана, накинул на нательную рубаху мундир, посмотрел в окно, за которым сгущались сумерки.
– Давай! – крикнул он.
Петр открыл дверь. Два егеря ввели в горницу Даниила. Сам Петр остался на пороге и подпер своей длинной фигурой притолоку.
Егеря вытянулись и отдали честь. Кроме своего оружия на них висело и много другого, английского и турецкого.
– Петр, огня вздуй, не видно уже ничего! – сказал Кухаренко.
Петр исчез, а один из егерей быстро отрапортовал:
– Ваше высокоблагородие, вот доставили. Поймали на бастионе, балакал, что до вас дело есть у него.
– Кто такой будешь? – спросил Даниила Кухаренко.
– Серб. Отбили меня пластуны есаула Били. Имею для вас сообщение. Нож дайте.
