Низкая дверь хлопнула, и в горницу тяжело ступил хозяин дома. Ольга при его появлении бросила губку в таз и поднялась на ноги.
Биля молча смотрел на сына, словно ожидая от него ответа. Яков достал из поясной сумки пропитанный кровью платок и кинул его на скамью так, чтобы он развернулся На тряпке лежал большой палец с широким медным кольцом, вросшим в него.
Ольга бросила взгляд на платок и сразу отвернула голову.
– Мать, выйди, – спокойно сказал Биля.
Ольга молча забрала таз с кровавой водой и пошла к двери. На пороге она попробовала задержаться, но муж одним взглядом повторил свою просьбу. Ольга толкнула спиной дверь и вышла в сени.
Отец и сын остались в горнице вдвоем. Биля подошел к стене и снял с нее тяжелую плеть, рукоятка которой была окована серебром.
– Батя, за что? – спросил Яков.
– Али не знаешь? Кутерьму какую поднял на весь курень! Рано тебе пластуном-то зваться!
Яков опустил глаза, сбросил со скамейки платок с отрезанным пальцем и лег на нее. С его ноги закапала на глинобитный пол розовая вода.
– Не гордись, сын, не ходи днем, знай пластунскую погоду! – проговорил Биля, дважды сильно ударил Якова плетью и повесил ее на место. – Ладно, будет с тебя.
Ольга облегченно вздохнула и сдвинулась со своего наблюдательного пункта, расположенного за дверью. Она сделала это совершенно бесшумно, но Биля заметил её. Это была даже не улыбка – просто что-то изменилось на секунду в его серых глазах. Словно порыв ветра пробежал по глубокой воде озера и сразу стих.
Яков приподнялся, сел на скамью и едва заметно поморщился от боли.
– Запомни, лисий хвост – волчья пасть. Не видели, как пришел, не чуяли, как ушел. Дай ногу посмотрю, – сказал Биля и, как только что Ольга, опустился перед сыном на колени.
Увидев, что гроза миновала, мать вошла в хату и остановилась на своем обычном месте, рядом с печью.
Биля умелым движением пальцев прошел по ноге до колена. Яков снова поморщился.
– Здесь? – спросил отец.
Тот согласно кивнул.
– Сегодня мазь сделаю. Травки у меня собраны. В две недели здоров будешь, – сказал Биля. Ольга кивнула на отрезанный палец, лежащий на глинобитном полу: – Дрянь-то эту выкинули бы со двора!
– Выкинем. Дед его головы по четырнадцатому году из-за Кубани-то носил. А он только вот кутерьму подымает… – Биля обернулся к Якову и задумчиво заметил: – Кольцо взводное прибереги.
На небольшой деревянной подставке, воткнутой в недавно оттаявшую землю, белело куриное яйцо. Над станицей гудел благовест. На всем скаку шагах в десяти от подставки пронесся на кауром жеребце Вернигора с пистолетом в руке. Он выстрелил, и яйцо разлетелось, окрасило желтым и белым черную проталину.
Из церкви выходили толпой нарядные казаки и казачки, среди них и Биля с Ольгой.
По станичной площади тем временем летала на дорогих, многосотенных конях куренная молодёжь. Первым среди них был Яков.
Вдруг из толпы выступила зеленоглазая румяная девушка с русыми косами и кинула перед ним сильной рукой серебряный рубль.
Яков поднял серого коня на дыбы, гикнул, заложил круг в сторону от упавшей монеты и понесся к ней на глазах у всей станицы. На всем скаку он упал в седле на сторону, подхватил с земли серебро, подбросил его в воздух, тут же выхватил пистолет и выстрелил. Монета взвизгнула и как бабочка порхнула в сторону.
Одобрительный гул прокатился у церкви. Ольга счастливо глянула на мужа. Тот вдруг обнял ее и поцеловал.
К ним спешил Кравченко, разодетый в лучшее, что только нашлось у него в доме.
– Христос воскресе!
– Воистину воскресе!
Кравченко солидно, неторопливо похристосовался с Билей, потом с Ольгой, кивнул в сторону Якова, который замер на своем скакуне в толпе станичной молодежи, и сказал:
– Молодец сынок у вас!
Яков уже снова несся по площади. На дальнем его краю он резко осадил коня, спрыгнул с него, уложил на землю, положил винтовку на седло и выстрелил. Он тут же поднял коня, вскочил на него и послал боком, иноходью, наискосок через площадь.
– Как пришитый! Конь-то хорош! Самый шолох! – сказал Кравченко, сразу отмечая все достоинства этой знаменитый на весь Кавказ породы.
– Подарок мой за отличное учение. Первым идет в войсковом училище! – с гордостью ответил ему Биля.
Ольга улыбнулась, поклонилась Кравченко и спросила:
– Что ж, Николай Степанович, на хутор к нам будете нынче али нет?
– Как же, Ольга Васильевна! Давно зван, помню!
– Вот и слава богу! – подхватил Биля. Эх, день-то какой! Дал бы Господь весну дружную, отсеялись бы рано!
– Пшеницу я дивную раздобыл, как с повесткой в Екатеринодар прибегал! Десять зерен в ряд на ладони умещаются, никак не больше! Только как бы какого другого сева нам не было, – произнес Кравченко.
– О войне молва идет по станицам?
– Что греха таить, пошел такой разговор. Газету тоже читаем. Дьявол этот Пальмерстон так и наскакивает на Русь! По куреню батуринскому с домовой льготы уже отозвали! – сообщил Кравченко о том, что часть казаков кубанской линии уже перешла на казарменное положение.
В стороне от церкви, задрав голову к куполам, стоял московский купчик в добротном полушубке и собольей шапке с красным верхом. За его спиной молнией мелькнули на конях Яков и Вернигора. Купчик схватился за обнаженную голову. Яков привстал в стременах и подкинул шапку едва ли не к самым куполам. Разом вдарили две винтовки. Под хохот толпы к ногам купчика полетели ошметки бархата и соболиных хвостов.
Снова затрезвонили колокола. Праздничная толпа потекла по улицам, смешивая снег и грязь. Где-то высокий женский голос завел песню. Через мгновение ее подхватили сотни станичников.
Али увидел излучину Кубани, а еще дальше за ней, почти у самого горизонта – кресты станичной церкви. Колокольный звон доносился сюда еле слышно, как шорох. Рядом с Али перебирал поводья Иса, его боевой друг и троюродный брат.
Али внимательно смотрел на кресты церкви, на берег реки и на плавни, раскинувшиеся на той стороне реки.
Всадники стояли за его спиной и ждали.
Наконец-то Али обернулся к ним и сказал:
– Здесь разделимся. Вы делайте все так, как я сказал!
– Хорошо. Да вернешься ты целым и здоровым!
Али еще раз взглянул в сторону Кубани и направил коня прямо на кресты станичной церкви.
Ударили друг о друга старинные кубки в руках у Били, Кравченко, Чижа, Якова и Вернигоры. Стол ломился от еды. Чего здесь только не было! Баранина, свинина, каша, пироги и полуведерные кувшины с вином.
Биля выпил и завел старинную казачью боевую песню. Пластуны подхватили ее, пели хорошо, на разные голоса.
