Из-за груды тюков прямо на него вышел Ньюкомб. В руке он держал револьвер. Капитан попытался вскочить на ноги, но не успел. Ньюкомб прямо с подхода левым боковым сбил его с бочки на землю, поставил колено между лопатками и взвел курок прямо над ухом. Боцман и еще несколько человек из команды видели все это, но спасать капитана не торопились. Тот хрипел, придавленный к земле острым коленом.
– Я вас пока не убью, но вы мне крепко задолжали! – сказал Ньюкомб и поднялся на ноги.
Боцман издалека вежливо поприветствовал его, приложил ладонь к коротко остриженной пегой голове.
– Вас это тоже касается, мой любезнейший друг, – бросил ему Ньюкомб.
Окрестности Севастополя, Крым
Клочья тумана пластами висели над морем. Пара вражеских пароходов на рейде то скрывалась в нем, то снова выплывала на открытую воду. Лодка стукнула о камни. Пластуны выпрыгнули на берег, и Биля одним движением руки толкнул ее обратно в море. Она закачалась и отошла.
В английских траншеях царило затишье. Только иногда где-то раздавался одиночный ружейный выстрел или лениво грохала пушка. Первые лучи солнца только начинали бить из-за гор.
Мимо винтовок, составленных в пирамиды и отбрасывающих бесконечно длинные тени, и пехотинцев, спящих рядом с ними, бодро, на турецкий манер выкидывая руки вперед, прошли пластуны. Два английских офицера презрительно смотрели в их сторону. На лице одного из них отразилось удивление. Он приложил ладонь ко лбу, чтобы прикрыть глаза от бьющего в них солнца, и всмотрелся в турецкий отряд. Тот показался ему каким-то странным, но в чем дело, он понять не мог. Если бы этот офицер стоял ближе, то русые усы, оружие и одежда, сильно теснящая турок, из-под которой виднелись казацкие газыри, непременно усилили бы его подозрения.
Есаул краем глаза заметил этот интерес и почувствовал, как взгляд англичанина уперся ему в затылок.
Офицер уже было хотел окликнуть его, но тут Биля сам громко крикнул что-то по-турецки.
Пластуны прибавили шагу.
Англичанин убрал ладонь ото лба и отвернулся.
Севастополь, Крым
Павел Степанович сидел на барабане и читал вслух Гоголя. Потрепанный зеленый томик он держал в одной руке, отставив ее в сторону. Во второй у него была сигарка, которой офицер время от времени затягивался, не прерывая чтения и не отводя взгляда от книги. Вокруг него стояли, лежали и сидели солдаты и матросы, не обращая внимания на пули, изредка залетавшие на бастион.
Павел Степанович читал с выражением:
– «Хмель, глушивший внизу кусты бузины, рябины и лесного орешника и пробежавший потом по верхушке всего частокола, взбегал наконец вверх и обвивал до половины сломленную березу. Достигнув середины ее, он оттуда свешивался вниз и начинал уже цеплять вершины других дерев или же висел на воздухе, завязавши кольцами свои тонкие цепкие крючья, легко колеблемые воздухом. Местами расходились зеленые чащи, озаренные солнцем, и показывали неосвещенное между ними углубление, зиявшее, как темная пасть».
Окрестности Севастополя, Крым
Перед пластунами показалась мортирная батарея Святой Марии. Над ней в скале чернел вход в штольни, найденный Билей.
На батарее царило полное спокойствие. Кто-то из пушкарей еще дремал около мортир, задравших свой зев в небо, кто-то закусывал. Ветерок колебал постиранное нижнее белье, висящее на веревках рядом с орудиями. Из-за него на батарею бодро входил отряд Били.
Севастополь, Крым
У открытой двери блиндажа в подвесной койке мертвым сном спал Даниил, продежуривший всю ночь. Ни выразительное чтение Павла Степановича, ни нарастающая стрельба никак не мешали ему.
У порога, рядом с небольшой печуркой, сидел флотский бомбардир с длинными вислыми усами и зашивал рубаху. Закрепив стежок, он перекусил нитку и выглянул наружу.
В блиндаж вбежал молодой солдатик.
– А серб Данила где? – спросил он.
– Вот, – ответил бомбардир.
Солдатик дернул Даниила за плечо, и тот сразу открыл глаза.
– На мортирной батарее шум… – начал солдатик, но Даниил не дослушал его, схватил оружие и выскочил из блиндажа.
Павел Степанович стоял на правом фасе бастиона с подзорной трубой в руках.
За его спиной раздавались команды канониров:
– Все на палубу! Орудия к борту!
Отдавали они их по-прежнему, по-морскому, хотя из двадцати пяти тысяч моряков Черноморского флота, которые защищали Севастополь, на его бастионах в живых уже оставалась едва ли пятая часть.
К Павлу Степановичу подбежал Даниил и запрыгнул на бруствер.
– Извольте-с! – сказал офицер и передал ему подзорную трубу.
Даниил припал к окуляру, стал жадно всматриваться, поводя трубой влево и вправо.
– Надо полагать, это ваши пластуны под турок перерядились! – заметил Павел Степанович, который при этом покусывал ус и быстро что-то соображал.
Даниил опустил подзорную трубу.
– Братушки, ждать не можно! Павел Стефанович! – завопил он в отчаянии. – Побьют там наших!
Павел Степанович обернулся к бастиону. В этом щуплом и вроде бы совершенно не военном человеке сразу проступили поколения русских дворян, готовых умирать на поле боя.
– Благодетели мои, слушай команду! – сказал он негромко, но так, что все его услышали. – Идем товарищам на выручку! Об отступлении не только не рассуждать, но и не мыслить! Убитых и раненых не подбирать, противника сопровождать ружейным огнем! По залпу картечью в их правый фас, в штыки, товарищи, за мной! – Павел Степанович взял из рук солдата, стоявшего рядом, винтовку с примкнутым штыком и перепрыгнул через бруствер.
За ним устремился и Даниил.
С бруствера вниз потекла человеческая волна, в которой было еще много матросов.
Близ станицы Тимашевской, Кубань
Ольга выходила со службы, когда от монастырских ворот к ней быстро подошла миловидная девушка-послушница и сказала:
– Ольга Леонтьевна, вас от ворот какой-то черкес спрашивает.
– Да какой же черкес, Евдокия?
– Страшный, глазища, как блюдца, черный весь! Вот какой!
У ворот монастыря в седле сидел Иса. При появлении Ольги он спешился, почтительно поклонился и сказал по-черкесски:
– Да будет твой день добрым, сестра!
– Мир с тобой, – на том же языке ответила ему Ольга, поклонившись в пояс.
– Я – Иса, послан к тебе Али. Он просит тебя писать мужу два слова: «Иса нашел».
– Что нашел и для кого? Как мне написать об этом?
Иса не ответил, поклонился и сел на коня.
Из-за створки калитки, проделанной в воротах монастыря, выглянула Евдокия и сразу спряталась. Иса заметил ее и улыбнулся, но его лицо тут же снова стало непроницаемым.
