– А что кудахтать теперь? Ты мне иное что присоветуешь? Кишени набить успеем. Того, что на себе унесем, будет немало, – сказал Биля.
– Идут к нам в тыл и не боятся, – произнес Кравченко.
– Давайте, братья, коней отгоним подальше, – сказал Биля и начал спускаться с холма.
Пластуны пошли вслед за ним, только Чиж почему-то медлил. Он все еще смотрел на колонну англичан. Она вдруг замедлила ход и остановилась.
– Григорий Яковлевич! – позвал Чиж есаула.
Отряд Ньюкомба вставал на ночевку. Ружья были составлены в пирамиды. По лесу рядом с бивуаком беспечно ходили дровосеки, рубили палашами сухие сосновые и можжевеловые сучья. Кое-где над кострами уже поднимался дымок.
В стороне, около привязанных лошадей, стояли Ньюкомб, командир пехотной роты и боцман. По своему обыкновению там же маячил и Елецкий, прислушивался к их разговору.
– Я расстреляю вас за неподчинение! – с холодной яростью сказал Ньюкомб.
– Сэр, я не поведу своих людей ночью по горам без проводника! – спокойно ответил ему командир роты.
– Он прав! – согласился с ним боцман. – Люди и так падают с ног! Сидя в седле, таких вещей не замечаешь.
Ньюкомб сжал зубы, резко развернулся, прошел несколько шагов, столкнулся с Кэтрин, взял ее под локоть и повел к костру.
– Будем готовиться к ночлегу. Хваленая английская пехота не может идти! – сказал он и ускорил шаг.
Ньюкомб уже не вел, а тащил Кэтрин. Она на мгновение обернулась назад и увидела, что Елецкий, боцман и командир роты стояли рядом и о чем-то тихо говорили. А Ньюкомб как заводная кукла, которая не может остановиться, все тащил ее вперед.
– Генри, куда ты? – спросила Кэтрин и остановилась.
– Ах да, – сказал Ньюкомб, отпуская ее руку. – Сейчас солдаты нарубят веток, и я устрою вас, мисс Кортни, на прекрасном лесном ложе!
– Генри, мне кажется, что все эти люди сговорились против тебя. Они что-то замышляют!
– Эта сволочь не способна договориться между собой, – заявил Ньюкомб.
Тропа, по которой завтра предстояло пройти англичанам, здесь то шла по самому обрыву, то неглубоко заходила в лес, который, в свою очередь, упирался в отвесную стену горного кряжа. Чиж и Вернигора, о чем-то оживленно переговариваясь, шагали взад и вперед прямо по ней, иногда скрывались в лесу там, где она отворачивала от обрыва. Следом за ними как привязанный бродил Даниил и внимательно слушал их.
Серб был совершенно счастлив. Биля отменил приказ. Теперь каждый человек был ему нужен здесь, на этой узкой горной дороге.
Сам он только что поднялся по склону, сел на камень и стал срезать ножиком намотанные на подошвы его чувяков веревки. Так ноги меньше скользили там, где надо было пробираться по камням и обрывам.
К Биле подошел Кравченко.
– Поутру-то мы им балалаечку сделаем, – сказал он. – Любо-дорого будет, я место подходящее присмотрел. Эх, Али Битербиевич нам сейчас дюже помог бы. Не знаю, где он делся, но чувствую, что по великому делу отбежал.
– Ты его не защищай, – заявил Биля. – Мое слово – олово.
– Да что говорить, дикий народ эти черкесы. А все же…
– Как думаешь, удержим их?
– Ни в коем разе! – уверенно сказал Кравченко. – Но попробовать надо, – тут же сменил он тон. – Одна надежда на то, что не особо они дружные между собой. Сам погибай, а товарища выручай – этого у них в заводе нет. Тут нам и помощь. Пройти им больше негде, и сарайчик мы с тобой, Григорий, на том перевале хороший нашли.
К Биле и Кравченко подошли Чиж, Вернигора и Даниил.
– Ну что, лесной да веселый человек, командуй! – сказал Кравченко Чижу.
– Перво-наперво нужно мне кошек штук шесть. В разный размер, – ответил на это Чиж.
Кравченко поплевал на руки и взял из-за камня, на котором сидел Биля, свой маленький, но очень острый топор.
– Может, их ночью пощелкать? – предложил Вернигора.
– Нельзя. Насторожатся они. Ночью нам тут дел хватит. Гребень тот протоптали? – спросил Биля.
– Расчислили каждый шаг! – ответил Вернигора.
Есаул кивнул в сторону Даниила.
– Справится?
– Хлопец старательный, правильный.
– Сейчас зачин прочту, и начнем.
Биля закрыл глаза и зашептал один из своих заговоров, в которых слова молитвы мешались с иными, древними, иногда уже непонятными даже ему самому.
Кэтрин лежала около костра и пристально смотрела в звездное небо. Для нее было приготовлено удобное ложе. Срубленные сосновые ветви были застелены пледами, а сама Кэтрин укрылась шерстяным одеялом.
Девушка проверила шпагу и револьвер, лежавшие справа от нее, и закинула руки за голову. Огромная луна висела прямо над ней. Она вспомнила, как Ньюкомб когда-то давно, еще в той, больше не существующей лондонской жизни, рассказывал ей о ракетах, которые рано или поздно доставят людей к селенитам, то есть жителям Луны. Кэтрин поискала своего жениха глазами, но его нигде не было видно.
Ньюкомб стоял вместе с Елецким в чернильной тени дерева, невдалеке от часового, который прохаживался по краю лагеря.
– Вы уведете их в сторону, а там посмотрим, – сказал Ньюкомб. – Главное для меня, найти его, а вернуться за кладом можно будет и потом, когда война завершится.
– Мистер Ньюкомб, боюсь, кое-кому это не понравится.
– Это тоже входит в мой план. Английская пехота завтра просто расстреляет бунтовщиков.
– Благодарю вас за доверие, сэр!
– Не стоит благодарности, Елецкий. При всех ваших недостатках вы мне нравитесь.
– Я могу идти, сэр?
– Идите.
Елецкий исчез за деревьями.
Ньюкомб еще немного постоял под деревом и пошел на свет костров лагеря.
– Какое здесь удивительное небо! Как в первый день творения, – сказала Кэтрин, когда он подошел к ней и присел рядом.
– Да, светло, – сказал Ньюкомб, подняв голову.
На другом конце лагеря Елецкий толкнул в плечо спящего боцмана. Тот вскочил и схватился за оружие.
Солнце еще не встало, но уже рассвело, и лес был наполнен жизнью. Пели, перескакивая по веткам, птицы. Несколько косуль прошли между деревьями, задев рыжими боками росистые ветки. Казалось, что лес и не подозревает о существовании человека, с его топорами, ружьями и болезненной тягой к разрушению.
Даниил и Вернигора лежали рядом за большим деревом. Их одежда была засыпана старыми листьями. Такой маскировкой пластуны умело пользовались испокон веку, постоянно применяли ее в своих боевых странствиях. Лица Вернигоры и Даниила были прочерчены полосами, черными угольными и зелеными, нанесенными растертой листвой. От того места, где они сейчас лежали, вверх уходил склон, по гребню которого пролегала лесная дорога.
