— До сих пор я доказывал вам своё рвение на словах, теперь же хочу доказать его делом, — сказал маркиз. — Я покупаю судно, на котором наши офицеры отправятся в Америку; оно будет оснащено за мой счёт. Нас будет пятнадцать человек, вместе со мной. Многие из нас ещё молоды, но этот недостаток со временем пройдёт. Верьте мне, я хочу разделить вашу судьбу в опасности.
Этот юноша излучал уверенность в себе и был совершенно искренен. Маркиз де Лафайет… Он, кажется, женат на дочери герцога д’Айена, который вхож к королю, и состоит в родстве со многими знатными фамилиями. Пожалуй, он может быть полезен. Да, им необходимо встретиться ещё раз, чтобы всё как следует обсудить. Прощаясь, Жильбер с чувством пожал руку борцу за свободу.
* * *
— Я знаю, кто вы; мне надо с вами потолковать.
Человек говорил по-английски с шотландским акцентом. Дин заметил его возле самого дома, хотел дойти до стоянки фиакров, чтобы оторваться от «хвоста», но не успел. Незнакомец ухватил его за рукав. Прохожие оборачивались; некоторые останавливались неподалёку, предвкушая ссору или драку. Только не скандал! Скрипнув зубами, Дин велел незнакомцу следовать за собой и увлёк его на улицу Спасителя.
Толкнув калитку, он вошёл в лавку торговца картинами, сделал условный знак хозяину, и тот, услав слугу за каким-то делом, провёл их в дальнюю комнату. Дин заметил, что его спутник разглядывает на ходу картины и на мгновение задержался перед полотном на античный сюжет. Но они сюда пришли совсем не за этим. Хозяин раскрыл створки большого резного шкафа; Дин, пригнувшись, шагнул внутрь. Через пару секунд он выбрался наружу из такого же шкафа, стоявшего в соседнем доме. Это было знаменитое на весь Париж заведение мадам Гурдан по прозвищу «Графиня».
Через эти дверцы проходили прелаты, члены парламента, дамы из высшего света, чтобы затем переодеться мирянами, военными, кухарками и предаться разврату. Каждый находил здесь развлечения на свой вкус и кошелёк; девки, подобранные «Графиней» на улице или приехавшие из провинции, тщательно мылись, умащивали свои тела и наряжались в платья по запросу клиентов, которые в ожидании разглядывали эротические картины и поглощали пастилки Ришелье со шпанскими мушками, запивая их пряным шоколадом. Дамы покупали «английские рединготы» для неутомимых в постели жеребцов, чтобы не родить своему мужу бастарда, испортив жаркой плебейской кровью жидкую кровь родовитых дворян, а кавалеры запасались эссенцией доктора Жильбера де Преваля, предотвращавшей и врачевавшей «пинок Венеры». Те, кому никакие возбуждающие средства уже не помогали, смотрели из-за прозрачных газовых занавесей, как круглые зады монахинь секут вересковым веником, а рядом, в не пропускающем звуки «салоне Вулкана», насиловали строптивых девственниц на опрокидывающемся кресле. Но Дину был нужен всего лишь отдельный кабинет. Мадам Гурдан перевела цепкий оценивающий взгляд с одного на другого и отвела их в свободную комнату. Спросила только, не подать ли тёплой воды. Ей платили и за то, чтобы она не задавала лишних вопросов.
Бродяга оробел, оказавшись в роскошном алькове с большой кроватью и зеркалом на потолке. Дин сел на единственный стул, заложив ногу на ногу, бросил шляпу на туалетный столик и раздражённо спросил:
— Кто вы и что вам нужно?
Парень стоял теперь перед ним: испитое лицо с длинным носом, грязные всклокоченные волосы, чёрные обломанные ногти и характерный запах пьяницы. Просто нищий, побирушка, надо было отделаться от него на улице и не тащить сюда. Вот чёрт!
— Меня зовут Эткен, сэр, Джеймс Эткен. Я родом из Эдинбурга, но живал в вашей стране и хочу вам помочь.
— Помочь мне?
— Вам, колонистам. Республика в Америке должна победить, как в Риме; власть Тарквиниев не восстановить; все прочие народы в конце концов признают Республику, как Порсена признал Рим, но Тарквиний ещё слишком силён, а я знаю, как ослабить его мощь.
Дин онемел от удивления. Кто это? Сумасшедший? Юродивый? Или всё же шпион, подосланный из Англии?
Эткен продолжал говорить — быстро, выплёвывая слова и захлебываясь ими, точно тонущий человек. Дин с трудом понимал его шотландский выговор; его пугало, что он связался с безумцем — как теперь отделаться от него?
— Чего вы от меня-то хотите? — спросил он в отчаянии.
— Вот.
Эткен быстро скинул с себя сюртук, оставшись в грязной сорочке, нервными движениями оторвал подкладку снизу, достал оттуда сложенные вчетверо листы бумаги, развернул их и стал аккуратно раскладывать на столике, с которого Дин убрал шляпу.
На листках были неумелые, корявые рисунки карандашом, какие-то чертежи.
— Вся сила Англии, само её существование зависит от флота, а флот — от верфей, — пояснял шотландец. — Я зарисовал здесь верфи Портсмута, Плимута, Чатема, Вулвича и Дептфорда. Устроить там пожар — значит подрубить ноги колоссу. Я это сделаю во имя свободы, ради Америки, и заслужу себе бессмертную славу! «Не время говорить о пустяках: ярмо иль трон, свобода или смерть!»
Точно сумасшедший. Читал Тита Ливия и цитирует Аддисона, а по рукам видно, что чернорабочий. И эти чертежи… Может быть, всё-таки провокация? Устроить пожар…
— Кто вас прислал сюда?
— Никто. Я просто хотел, чтобы вы знали. Когда верфи запылают, вы сообщите туда, в Америку, что это сделал Джеймс Эткен.
Чушь какая-то. Пора заканчивать эту комедию.
— Хорошо, разумеется. Я запомню ваше имя. Когда вы уезжаете в Англию?
Эткен замялся.
— У меня вышли все деньги… Не могли бы вы ссудить мне немного…
Ах, ну конечно, это было ясно с самого начала. Какой-нибудь спившийся актёришка, скатившийся на самое дно, но сохранивший любовь к театральным эффектам: ему претит просто побираться на улицах. Сколько ему дать? Если слишком мало, он тотчас пропьёт все деньги и явится клянчить снова. А много давать всё-таки жалко…
Порывшись в кошельке, Дин выложил на столик три серебряные монеты в пол-экю, а затем полез во внутренний карман за бумажником и достал оттуда банковский билет на двадцать фунтов.
— Это всё, чем я могу вас ссудить, — твёрдо сказал он. — Я, знаете ли, тоже стеснён в средствах…
Вместо того чтобы смахнуть деньги со стола и поскорее спрятать, рассыпавшись в благодарностях, Эткен принялся за долгие мысленные подсчёты, шевеля губами, сгибая и разгибая пальцы: прикидывал, во сколько ему обойдётся обратный путь — пешком, в дилижансе и через Ла-Манш. Потом молча собрал свои рисунки, засунул их обратно под подкладку и заколол булавкой.
— Этого хватит на три зажигательные бомбы, а может, и на пять, — объявил он Дину, аккуратно складывая банковский билет. — Где лучше сначала устроить пожар — в Портсмуте или Плимуте?
— Решайте сами, — быстро ответил Дин, которому было не по себе.
Если это всё-таки провокатор, он ничего не докажет. Никаких бумаг Дин у него не брал и ему ничего не давал; рассказ о встрече в борделе должен вызвать недоверие у полиции, если она вообще заинтересуется этим делом.
