Пора расходиться. Дин велел Эткину идти первым, покинуть заведение через главный вход и больше не искать встречи с ним. Тот согласно кивнул, поблагодарил и сказал на прощанье:
— Пока я жив — недаром буду жить.
Снова «Катон».
Странный тип уже собирался шагнуть за порог, когда Дина словно толкнуло к нему.
— Послушайте! — окликнул он шотландца. — Если вам понадобится помощь… в Англии… разыщите в Лондоне доктора Эдварда Банкрофта… Он химик…
— Благодарю вас, сэр! — Эткен улыбнулся, показав плохие зубы.
Он ушёл, а Дин теперь терзался сомнениями: хорошо ли он поступил, назвав имя Банкрофта? А вдруг это всё-таки шпион?..
11
— Князь де Пуа! Маркиз де Лафайет!
Жильбер поклонился и коснулся губами белой руки Георга III. Король был похож на своего младшего брата: те же светлые глаза с белыми ресницами, скошенный подбородок с ямочкой, простоватый вид без всякой величественности. Людовик XVI всё-таки больше похож на монарха. Интересно, он говорит по-английски с таким же ужасным акцентом, как Георг — по-французски?
Младшего брата «папы», маркиза де Ноайля, назначили послом в Лондон, и Лафайет воспользовался родством, чтобы посетить британскую столицу перед отъездом в Америку — хотел взглянуть своему врагу в лицо. Сайлас Дин и его помощник Уильям Кармайкл, с которым Жильбер почти подружился, с энтузиазмом восприняли эту идею, надавав ему уйму поручений. «Папа» тоже одобрил поездку; он хотя и не любил англичан, но отдавал должное их уму и предприимчивости, внимательно следя за достижениями их учёных и инженеров. Адриенна осталась дома: она снова ждала ребёнка, о переправе зимой через коварный Ла-Манш не могло быть и речи. Тем лучше, её присутствие сильно бы всё осложнило… Жильбер так и не сумел открыться жене и сказать ей о том, что их разлука продлится гораздо дольше, чем она полагает. Тайна терзала его сердце; он даже прослезился, прощаясь, и Адриенна ещё крепче прижалась к его груди: как она счастлива! Он её любит!
Георг III велел принимать знатных приезжих из Франции со всевозможной учтивостью и любезностью и сам подавал пример. Жильбера и Покатигорошка ему представили на одном из еженедельных приёмов в Сент-Джеймсском дворце, куда король специально приезжал из Букингемского. Сент-Джеймс с бурыми кирпичными стенами, двумя зубчатыми башенками у главного входа и черепичными крышами, утыканными дымоходами, больше походил на тюрьму, чем на дворец; несмотря на большие гобелены и пару старинных портретов на стенах, зала для приёмов выглядела наскоро прибранным сараем. У дверей стояли два гвардейца с алебардами, в красных мундирах. «Раки», — подумал Жильбер.
Алый цвет мундиров британской армии был выбран для устрашения врага: на красном не видно крови. Но в самом деле, сколько крови на этих мундирах! Кармайкл получал по своим каналам сведения из Лондона о ходе военных действий в Америке: англичане и в особенности гессенские наёмники вели себя жестоко, приканчивая даже тех, кто бросал оружие и сдавался на милость победителя, а четыре тысячи пленных, включая больных и раненых, стариков и подростков, держали в плавучих тюрьмах, по щиколотку в воде, или в холодных хлевах, набив их битком! Неудивительно, что люди умирали сотнями…
И всё же конфедераты продолжают бороться! Перед отъездом в Лондон Жильбер несколько раз перечитал «Меркюр де Франс» от 28 января 1777 года с новостями о войне. «Новые депеши от генерала Хау правительство держит в секрете; распространились слухи, что одна из бригад гессенцев была застигнута врасплох под Трентоном отрядом генерала Вашингтона, после яростного боя спастись удалось только 300–400 солдатам этой бригады, которые поспешно отступили. После этого события, в истинности которого многие не сомневаются, американцы могут не опасаться за Филадельфию». Как он ликовал, узнав об этом! Правда, далее газета писала, что англичане усердно готовятся к новой кампании: «К весне армия возрастет до 50 тысяч человек, в том числе 15 тысяч немцев; для пополнения оной в декабре были заключены новые договоры с князем Гессена, который обязался предоставить дополнительно 1067 человек пехоты без генералов. Сии вспомогательные войска обойдутся в нынешнем году на четверть дешевле. Они погрузятся на корабли в Гамбурге 20 марта, куда 10-го числа приказано прибыть транспортным судам… Большой флот сможет быть оснащён не ранее конца марта, но уже собирается в Спитхеде». Ничего страшного, дело англичан проиграно, он в этом уверен. Время теперь работает против них. В начале года в море вышли три корабля с грузом оружия, закупленного Бомарше; с орудий и мушкетов соскоблили напильником французские лилии.
Правда, эту операцию не удалось сохранить в тайне из-за досадного происшествия. На «Амфитрите» находился именитый артиллерист Филипп Тронсон-Дюкудрэ. Он получил разрешение отправиться волонтёром в Америку и захватил с собой ещё два десятка офицеров, дюжину сержантов и две сотни пушек; Сайлас Дин пообещал ему генеральский патент. «Амфитрит» благополучно вышел из Гавра и покинул Францию, но путешествие показалось Дюкудрэ недостаточно удобным, и он заставил капитана обогнуть Бретань и причалить в Лорьяне! Соглядатаи лорда Стормонта, английского посла в Версале, тотчас донесли, что в американские колонии отправляется экспедиция с согласия французского правительства. Разгорелся скандал; Верженн был в ярости; Дюкудрэ получил приказ сойти на берег и вернуться в Мец, по месту службы; капитану «Амфитрита» пришлось подписать обязательство, что он не поведёт корабль дальше Сан-Доминго… Жильбер досадовал на Дюкудрэ: что за капризы, недостойные офицера! Неужели нельзя было несколько недель потерпеть неудобства плавания? Один человек чуть не перечеркнул труды многих других, поставив на карту судьбу целого народа! Он, Лафайет, ни за что не совершит подобной ошибки.
Пятого марта, когда маркиз уже две недели жил в Лондоне, из Нанта в Америку отплыли четыре французских военных инженера, которых просил прислать Франклин: талантливый Луи Дюпортайль, опытнейший Жан-Батист Гувион, Луи де Ларадьер и Жозеф де Ломуа. Все четверо получили отпуск, Людовик XVI не мог не знать о цели их путешествия. При этом он строго-настрого запретил молодым офицерам ехать в Америку, чтобы послужить своей шпагой колонистам. Что с того? Это всего лишь дымовая завеса для отвода глаз лорда Стормонта. Дюкудрэ всё-таки уехал — из Бордо. Там же Лафайет назначил сбор друзьям, готовым последовать за ним. Увы, Сегюр и Ноайль не в их числе… Они даже не знают, что он едет. Но Жильбер теперь связан тайной и не может рассказать им, что выбрал себе девизом «Сиг поп» — «Почему нет?» Хотя его просто распирает от этого желания…
Георг III заявил, что никогда не признает независимость американцев и согласен вести войну хоть целую вечность, преследуя и изматывая противника, пока колонисты, наконец, не раскаются и не попросят прощения. Премьер-министр лорд Норт уверен, что рано или поздно это случится: свобода обернётся неурядицей, бунтовщики переругаются друг с другом, прежний порядок покажется раем по сравнению с наступившим хаосом, и сохранившие верность королю американцы выдадут смутьянов головой. Но далеко не все члены парламента и правительства с ним согласны. Во время бала у лорда Джермена, министра по делам колоний, гонец доставил известие о новом поражении англичан: Вашингтон разбил их под Принстоном, захватив в плен двести человек, и благополучно ускользнул от генерала Корнуоллиса. Лафайет не мог скрыть своей радости (к досаде дяди Адриенны), и лорд Шелберн, друг Бомарше, тотчас пригласил его на ленч. Там были молодые члены парламента — Чарлз Фокс и Ричард Фицпатрик, принадлежавшие, как и хозяин, к партии вигов и в самых хлёстких выражениях критиковавшие политику тори и лорда Норта. Разговор шёл очень оживлённый; Фокс изъяснялся по-французски с версальским акцентом, который, как считалось, нельзя перенять, а можно лишь впитать с молоком матери, и это весьма позабавило Лафайета. Фицпатрик объяснил ему, что в четырнадцать лет Чарли выменял в Париже этот акцент на свою девственность.
