Потом наступила зима, словно решившая сурово отомстить британцам за летние "подвиги" Трайона. В доме промёрзли углы; когда топили печь, с потолка капало — таял иней. Генерал Клинтон издал прокламацию, предписывавшую фермерам с Лонг-Айленда присылать в Нью-Йорк дрова, но топлива всё равно не хватало. Стали рубить деревья на улицах, но тут уж сама баронесса отправилась к генералу с просьбой остановить этот вандализм: дрова сгорят быстро, а летом они будут лишены спасительной тени и вынуждены задыхаться от пыли! Нельзя же жить одним днём, совершенно не думая о будущем! Зима не навсегда, она укутает детей потеплее, холод они переживут.
Корабли доставили в Нью-Йорк подкрепления; с ними приехал гессенский генерал Лос — старый знакомый, помнивший баронессу ещё девочкой.
— Боже правый! Что стало с вашей стройной талией, красотой и белыми руками? — воскликнул старый вояка, когда Фредерика вышла с ним поздороваться.
Генерал всегда говорил только правду, но сегодня его искренность покоробила баронессу. Конечно, ей уже тридцать четыре года; когда герр Лос видел её в последний раз, ей было вдвое меньше. Глупо было бы надеяться сохранить девичью свежесть, пройдя через все эти испытания, роды, странствования, ужасы войны. К тому же она снова ждёт ребёнка…
— Ну ничего, — продолжал генерал, — зато вы много повидали. Вернётесь домой — будете нарасхват: вас станут приглашать в гости, чтобы вы рассказывали о своих приключениях, и будьте готовы к тому, что та дама, которая пригласит вас первой, скажет третьей, обмахиваясь веером: "Ах, эта скучная женщина может говорить только об Америке".
Фредерика рассмеялась.
— Спасибо за предупреждение, мой дорогой генерал; я наверняка поддалась бы этой слабости и докучала обществу своими рассказами; обещаю вам этого не делать. Примите же совет и от меня: я знаю, вам трудно притворяться, но хотя бы не говорите женщинам всю правду об их внешности, если не хотите сделать им комплимент; порой им приятней оставаться в неведении.
Роды баронессы начались утром седьмого марта 1780 года. Ридезели в очередной раз обманулись в своих ожиданиях: на свет появилась маленькая Америка.
26
Младенец надрывался от крика; мать прижимала его к груди, забравшись с ногами на кровать и вжавшись спиной в угол, словно и вправду думала, что офицеры хотят отнять у неё дитя. Её светлые кудри рассыпались по плечам, халат распахнулся, открыв ночную сорочку, но её, казалось, это не смущало.
— Вот генерал Вашингтон, — мягко сказал ей Ричард Вэрик, указав жестом на растерявшегося главнокомандующего.
— Нет, это не генерал Вашингтон! — взвизгнула Пегги. — Он хочет помочь полковнику Вэрику убить моё дитя!
Ребёнок перестал кричать — должно быть, утомился. Мужчины потупились, не зная что делать.
— Генерал Арнольд никогда не вернётся, — снова заговорила Пегги, но уже другим голосом — низким и монотонным. — Он ушёл навсегда — туда, туда, туда! — Она тыкала указательным пальцем в потолок. — Духи забрали его туда. Они вложили ему в голову горячее железо.
Господи, да она помешалась!
Лафайет почувствовал неприятный холодок в животе. Ему было жаль Пегги и немного страшно. Вашингтон вышел; все поспешили за ним, не желая оставаться в одной комнате с помешанной.
Было от чего сойти с ума! Всего несколько часов назад, выехав на рассвете из лагеря, Вашингтон шутил с Лафайетом о том, что молодому маркизу не терпится прибыть в дом Арнольдов, чтобы позавтракать в обществе хорошенькой Пегги, вместо того чтобы осматривать вместе с ним укрепления Вест-Пойнта, — вся молодёжь влюблена в миссис Арнольд. Разумеется, Лафайет поехал с ним. Вашингтон считал Вест-Пойнт одной из главнейших позиций: крепость возвышалась над узким извивом Гудзона, позволяя контролировать судоходство; военный инженер Тадеуш Костюшко, соотечественник покойного Пулавского, ещё два года назад наметил места для строительства укреплений; реку перегородили подводными рогатками и большой цепью, чтобы задержать английские корабли. Если бы британцы захватили Вест-Пойнт, они разрезали бы территорию колоний пополам. Вот почему Вашингтон назначил командиром гарнизона Бенедикта Арнольда, поручив ему доделать начатое с помощью Дюпортайля и Гувиона.
Лафайет охотно отправился осматривать укрепления, используя любую возможность чему-нибудь научиться. Но Вашингтон переменился в лице: форты имели заброшенный вид, а те люди с лопатами, которых они видели здесь пару недель назад, как видно, не строили, а разрушали уже построенное! Стиснув челюсти, генерал переправился через Гудзон, чтобы потребовать у Арнольда объяснений. Ему сказали, что тот с час как уехал, его жена наверху и как будто нездорова. В это время явился Гамильтон со свежей почтой. Вашингтон взял адресованный ему пакет и ушёл в комнату работать, но очень скоро дверь распахнулась.
— Догнать генерала Арнольда! — кричал Вашингтон. — Немедленно! Вернуть его сюда, не позволить уехать в Нью-Йорк!
Гамильтон тотчас выбежал из дома и вскочил в седло; Джеймс Макгенри поскакал за ним.
В пакете от подполковника Джеймсона были бумаги, вынутые из сапога подозрительного штатского в пурпурной куртке с золотым галуном и бобровой шапке, который посулил денег задержавшему его патрулю, чтобы его отпустили. Вашингтон узнал протокол военного совета от шестого сентября, который сам же и послал Арнольду, а при виде других бумаг его словно ошпарило: чертежи укреплений, подробные сведения о численности войск и артиллерии в Вест-Пойнте, замечания о средствах к обороне и нападению — и всё рукой Арнольда! Предатель! Он продал нас англичанам! Вот почему он отказался от командования лёгкой кавалерией, прося себе "сидячую" должность из-за больной ноги! И это герой Саратоги! Кому теперь верить?
У Лафайета тоже голова шла кругом. С самого его возвращения в Америку один удар следовал за другим. Через два дня после его приезда капитулировал Чарлстон — город, где он когда-то впервые ступил на американскую землю; генерал Корнуоллис захватил в плен де Тернана и Джона Лоуренса! Через два с половиной месяца Горацио Гейтс позорно бежал во время сражения при Камдене, бросив на произвол судьбы свой правый фланг под командованием де Кальба; тот отбил две штыковые атаки и перешёл в наступление, но стойких мэрилендцев изрубила конница кровавого Тарлтона; барона, под которым убило лошадь, трижды ранили из ружья и восемь раз проткнули штыками; Дюбюиссон тщетно закрывал его собой. Теперь Кальб покоится в земле, а израненный Дюбюиссон томится в плавучей тюрьме англичан; правда, Корнуоллис согласился обменять его на британского полковника. Англичане заняли обе Каролины и Джорджию, угрожая Виргинии. И вот сегодня они с Вашингтоном чуть не угодили в западню, расставленную коварным Арнольдом! Пегги, верно, тоже глубоко поражена изменой мужа. Бедная Пегги, она так молода… И её сыну всего полгода — меньше, чем Жоржу… Жильберу говорили, что первая жена Арнольда умерла в самом начале Революции, оставив ему трёх сыновей; старшему тогда было лет восемь или девять, они остались где-то в Коннектикуте, кажется, в Нью-Хейвене. Каково будет мальчикам жить, зная, что их отец предатель?
