Вашингтон, ежедневно посылавший узнику завтрак со своего стола, предложил англичанам обменять Андре на Арнольда; они отказались. А негодяй ещё и прислал новое письмо, грозя отомстить за смерть Андре казнью американских пленных? Как только господа англичане соглашаются иметь дело с подобным выродком? Предавший одного предаст и другого!
Однако нужно принимать решение. Подсудимый виновен и подлежит казни. Но какой? Скрепя сердце Лафайет вместе со всеми проголосовал за повешение. Андре выслушал приговор спокойно и попросил лишь о позволении отправиться на казнь в своём мундире. Второго октября, в полдень. Да будет так.
Накануне Лафайет застал Гамильтона в слезах; тот молча показал ему рисунок — Андре изобразил самого себя сидящим боком на стуле у круглого столика с чернильницей, закинув ногу на ногу. Непринуждённая поза поэта, но в глазах — печаль…
Вашингтон уехал из Таппана, чтобы не присутствовать при казни, зато из окрестных посёлков сбежались обыватели. Несколько отрядов солдат выстроили в каре; Лафайет был тут же верхом, рядом с другими офицерами — мрачными и подавленными. Он почему-то не смог уехать, его удерживало притяжение ужаса.
Как только появился майор Андре меж двух унтер-офицеров, все взоры обратились на него. Красный британский мундир, до блеска начищенные сапоги, изящно повязанный галстук… Он слегка улыбался, учтиво кланялся знакомым, те отвечали на поклон. Увидев виселицу, Андре попятился. Видно, надеялся до самого конца, что его всё-таки расстреляют. Лафайет видел, как он потоптался на месте, ковырнул сапогом камешек, нервно сглотнул. Потом быстро поднялся на телегу, служившую эшафотом. Палач вымазал себе лицо чёрным маслом, чтобы его не узнали, — малопочтенное это ремесло. Верно, какого-нибудь солдата так наказали за провинность. Андре достал из кармана белый носовой платок, снял шляпу и галстук, сам завязал себе глаза. Жильбер почувствовал глухие удары своего сердца; ещё немного — и его щёки тоже станут мокры от слёз, как у слуги Андре.
— Если вы желаете что-нибудь сказать напоследок, у вас есть такое право, — громко произнёс полковник Скаммел.
Андре снял с глаз платок.
— Прошу вас быть свидетелями, что я встретил свою судьбу как храбрец, — сказал он, обведя взглядом присутствующих.
Затем сам надел себе на шею верёвку и затянул петлю. "Раз — и всё", — прошептал одними губами, то ли успокаивая себя, то ли умоляя Того, кому подвластно всё на свете.
Палач хлестнул лошадь, телега выехала из-под ног казнимого, он повис в воздухе, дёрнулся и затих. Раз — и всё… Его услышали.
27
— Пойди приляг, дорогая, я посижу с ним, — шепчет госпожа д’Айен.
У Жоржика жар: режутся зубки. Он забылся тревожным сном, прижав кулачок к покрасневшему рту. Адриенна не спит уже вторую ночь, не отходя от его кроватки.
— Ступай отдохни, я помолюсь за вас обоих.
Госпожа д’Айен осторожно кладёт на горячий лоб мальчика свежую повязку, вымоченную в тёплой воде с уксусом. Адриенна смотрит на неё в нерешительности, затем всё-таки встаёт с кресла, ложится на кушетку и моментально засыпает. Мать заботливо укрывает её пледом.
Завтра — вернее, уже сегодня — воскресенье; она отпустила слуг с вечера, чтобы они могли пойти утром в церковь. Телесные недуги преходящи, надо заботиться о своей душе. Сама она тоже непременно пойдёт к мессе, исповедается и причастится. После этого так хорошо на душе! Месяц назад Полина приняла первое причастие — и её словно подменили: она стала кроткой, рассудительной девушкой, хотя прежде была необузданным и своевольным подростком.
Дети… Сколько радости они приносят — и сколько боли…
Маленькая Адриенна, дочь Луизы, тоже умерла, как и Лора — дочь Антуанетты и Сегюра. Луиза горевала, но не так сильно, как после смерти своего первенца; Антуанетта недавно разрешилась от бремени вторым сыном. Адриенна же страшно тревожится о Жорже, боится его потерять. Невинные малютки… Надо помолиться о них. Как знать? Раз Господь призвал их к себе, возможно, Он хотел их избавить от грядущих бедствий и страданий, которые оказались бы им не по силам, вводя во искушение…
Мужчинам легче, они ставят на первое место долг — или развлечения, у них есть политика, война, наука, игра, путешествия, а вся жизнь женщины состоит из любви. В любви же радость всегда умеряется болью.
Слабое здоровье не позволяет Клотильде угнаться за своим молодым мужем, торопящимся срывать цветы жизни. Со времени их свадьбы не прошло и года, а он уже пренебрегает ею… Возможно, в этом есть и вина матери: она никогда не учила своих дочерей нравиться мужчинам. Что для этого нужно? Красота, изящество, пикантность, умение подбирать наряды, особые таланты? Угождать им во всём или, напротив, дразнить отказами? Стыдно признаться, но госпожа д’Айен не знает ответа на этот вопрос. Сама она никогда не считалась красавицей — недурна, это самое большее, что о ней можно сказать; росла без матери, с трёх лет воспитывалась в монастыре, развив там свой ум и проникнувшись любовью к добродетели, а когда отец забрал её оттуда в четырнадцать, вела довольно уединённую жизнь до самой свадьбы. Мачеха, женщина добрая и простая, не сделала её кокеткой; при дворе Генриетта была представлена только после замужества; она не знала никаких мужчин, кроме кюре, любившего её как дочь, и своего отца. Жан де Ноайль, которого на ней женили шестнадцатилетним мальчиком, понравился ей своим прямодушием и щедростью.
Она полюбила его, но, будучи двумя годами старше, вела себя покровительственно, поучала, подавляла своим интеллектом. Она наивно полагала, что раз они принесли друг другу обеты пред алтарём, муж будет любить её всегда. Но нет, он быстро начал смотреть по сторонам и находил там то, что искал. Ему нравилось, что она умна и начитана, искусно играет в шахматы, но её вечная нерешительность выводила его из себя: о, этот страх провиниться перед Господом! Жан считает, что души не существует, человек — сосуд скудельный, его жизнь ограничивается земным существованием, поэтому лишать себя чего бы то ни было, дабы попасть в царствие небесное, — просто глупость. Она с ним не согласна; закон физики (теряя в одном, приобретаешь в другом), применим и к морали… Ну вот, она опять с ним спорит. Возможно, секрет женского обаяния состоит в том, чтобы казаться слабее, чем ты есть на самом деле, просить о покровительстве мужчину, а не оказывать его ему. Все говорили, что её сестра Анжелика, недавно скончавшаяся от бледной немочи, не так умна, как Генриетта, однако муж пылко её любил и теперь безутешен. А Жан так редко бывает дома…
Луиза тоже сетует на равнодушие мужа. Луи и Жильбер сейчас в Америке, но письма от Лафайета приходят чаще. Адриенна читает их гостям; он подробно описывает ей военные операции, называя в шутку своим начальником штаба; она купила карту Северной Америки и отмечает на ней позиции британских войск и Континентальной армии. В октябре стало известно, что корабль, на котором Генри Лоуренс плыл в Голландию, чтобы выхлопотать там заём для конфедератов, захватили англичане, Лоуренс теперь в Тауэре — как мятежник и военнопленный. Адриенна сразу написала письмо Верженну с просьбой заступиться за президента американского Конгресса, ведь он отец лучшего друга её мужа! Потом Жильбер сообщил о благотворительном бале в Филадельфии, который устроили местные дамы, чтобы собрать по подписке деньги на нужды солдат. Он внёс сто гиней от имени маркизы де Лафайет и тем самым ввёл её в высшее американское общество. Как гордилась этим Адриенна! Стоит мужу дать ей поручение, как она тотчас бросается его выполнять. В последнем письме он просил её купить штуку синего сукна, штуку замши, штуку полотна — всё самого лучшего качества, — чтобы преподнести американцам образчик французской мануфактуры, а ещё чайный сервиз белого севрского фарфора с ложечками из позолоченного серебра, в подарок миссис Вашингтон.
