— Да! — ответила она с вызовом. — Я нахожу, что написано ничуть не хуже, чем у Ричардсона, причём без скучной назидательности. Что бы там ни говорили, автор не упивается пороком, как иные, и не бичует его, точно проповедник, а сокрушается о нём. В самом деле, разве не страшно жить в обществе, где любовь — игра?
— Любовь — это Божий дар! — с жаром подхватил Лафайет.
Это прозвучало слишком откровенно, поэтому Жильбер поскорее перевёл разговор на Дама, который что-то давно не пишет. Испросив позволения бывать у госпожи де Си-миан и видеться с ней у общих знакомых, Лафайет ушёл, позабыв о своей книге.
Версаль стал ему мил. Хотя Прованс по-прежнему смотрел сквозь Лафайета и не заговаривал с ним, это лишь придавало пикантности встречам с фрейлиной его жены.
В августе во дворец явился де Грасс, освобождённый из английского плена. Георг III лично вернул ему шпагу, а новый глава правительства лорд Шелберн передал с ним предложения о мире. Виги, желавшие покончить с войной, взяли верх (Жильбер представил себе Чарли Фокса в ораторском пылу), однако война ещё продолжалась: французы отчаянно пытались отбить Гибралтар для испанцев, при этом между офицерами обеих наций, как обычно, царили раздоры и соперничество. В середине сентября англичане разбили раскалёнными ядрами "непотопляемые и несгораемые" плавучие батареи, пытавшиеся штурмовать неприступную крепость. Бочонки с порохом взорвались с таким грохотом, что во всех домах Гибралтара и Альгесираса повылетали стёкла, солдаты и офицеры оглохли на несколько дней, а земля содрогнулась даже в Кадисе. Несмотря на это, осаду не сняли, а Лафайет готовился выехать в Мадрид — прощупать почву для экспедиции на Ямайку.
Отъезд пришлось отложить из-за неожиданных родов Адриенны, заставивших всех поволноваться. К счастью, девочка, появившаяся на свет до срока, решила задержаться на нём подольше. Её назвали Марией-Антуанеттой-Виргинией — в честь крёстной-королевы и американской колонии, которую Лафайет считал теперь своей второй родиной.
Неужели радость и вправду всегда ходит об руку с горем? Получив письмо от генерала Грина, Лафайет вскочил на коня и провёл весь день за городом, пытаясь размыкать бешеной скачкой острую боль. Джон Лоуренс! Друг, почти что брат! Одна из Парок пыталась его уберечь, уложив в постель с приступом малярии, но он узнал, что англичане, изголодавшиеся в Чарлстоне, выслали за реку отряд фуражиров на поиски риса, и тотчас ринулся в погоню. Вторая Парка расположила на его пути гостеприимную усадьбу с любезными и весёлыми дамами, но в три часа ночи Лоуренс покинул этот дом и устремился прямиком в западню, устроенную англичанами в высокой траве. Выстрел — и третья Парка перерезала нить его жизни. Лоуренс упал с коня; его отвезли на ту же самую плантацию, где он провёл бессонную ночь, и похоронили там. Тадеуш Костюшко приехал из Северной Каролины, чтобы заменить погибшего друга, возглавив его шпионскую сеть, а три недели спустя британцы ушли из Чарлстона…
После смерти сына Генри Лоуренс вернулся в их разорённый дом. Он знал, он чувствовал, что так будет… Но кто может сказать — и исполнится, если Владыка не повелит этому случиться? Не по слову ли Всевышнего приходят бедствие и благо?..
32
Целых два месяца фрегат "Слава", на котором Филипп де Сегюр должен был отплыть в Америку, никак не мог выйти в море и скитался из порта в порт: из Бреста в Нант, из Нанта в Лорьян, из Лорьяна в Рошфор… В этом порту Сегюр с большим сожалением расстался с герцогом де Лозеном, который с частью офицеров перешёл на фрегат "Орёл". Только благодаря обществу Лозена Филипп до сих пор не сошёл с ума: рассказов у герцога хватило бы ещё года на два, а его невозмутимая манера держаться, скопированная с английских денди, была предметом зависти Сегюра, склонного к перепадам настроения. Не решаясь признаться в этом сам себе, он подражал герцогу во всём и даже подумывал о том, чтобы вставить в правую мочку золотую серьгу: Лозен, по его словам, носил её по совету врачей, чтобы улучшить зрение, необходимое военному. Шутит он или всерьёз? Граф Ферзен тоже носит серьги… Решено: Филипп обзаведётся серьгой после первого настоящего дела. Ах, если бы и он тоже мог сыпать названиями сражений, в которых принимал участие! Лафайет и Ноайль, Лозен и Ферзен уже покрыли себя славой на поле брани, а потомок храбрых Сегюров до сих пор обычный царедворец, который пишет миленькие стишки…
Шевалье де Валлонг проводил уходивших мрачным взглядом. Он, ветеран королевского флота, имеющий награды за храбрость и исходивший множество морей, был всего лишь капитан-лейтенантом, тогда как молоденький шевалье де Латуш, во флоте без году неделя, уже капитан! Пусть он умный, образованный и любезный человек, всем известно, что карьеру он сделал только благодаря своим связям и покровительству герцога Орлеанского.
Филипп сочувствовал Валлонгу, потому и остался на "Славе". Принявшись за свои реформы, маркиз де Сегюр тотчас навлек на себя неприязнь вельмож именно тем, что ставил заслуги выше происхождения и связей. Покрытые шрамами ветераны прославляли его со слезами на глазах, а молодые отпрыски знатных родов проклинали. Конечно, не обошлось без сплетен, злословья, интриг. Чего греха таить: Филипп тоже попользовался старой системой, став полковником в двадцать три года. Теперь ему было от этого неловко и он рвался в Америку, чтобы заслужить своё звание.
В середине июля "Орёл", "Слава", и "Церера", сопровождавшая торговый караван, наконец расправили паруса, но ветер вновь переменился. "Церера" неловко выполнила поворот и врезалась в "Славу", да так, что ей пришлось вернуться в порт вместе с караваном. Остальные продолжили путь, однако "Славе" то и дело приходилось убирать часть парусов, поджидая "Орла". Что за притча? "Орёл" должен быть гораздо проворнее! Всё разъяснилось, когда стало видно, что фрегат тащит на буксире "купца". Капитан Латуш не смог расстаться с прелестницей, которая приехала к нему в Ла-Рошель из Парижа, и взял её с собой на войну — но, разумеется, не на борт военного корабля. В глазах Валлонга блеснул злорадный блеск. Ну вот наверняка не обойдётся без доноса… Теперь Филипп сочувствовал Латушу: кто из нас не совершал безумств во имя любви?
Ветер то и дело стихал, и паруса повисали, точно бельё на верёвке. Время от времени на горизонте появлялся корабль, "Слава" устремлялась на охоту, выполняя приказ капитана Латуша, однако всякий раз её ждало разочарование: вожделенный "приз" оказывался не врагом, а судном нейтральной или дружественной державы.
Через три недели, когда питьевая вода закончилась, зато появилось множество больных, небольшая флотилия решила причалить у Терсейры — главного из Азорских островов.
На рейде Ангры стояло несколько торговых судов, однако, когда фрегаты собирались бросить якорь, от берега отчалила шлюпка и шустро понеслась к ним, подгоняемая мощными взмахами вёсел. Поднявшись на борт "Орла", комендант порта заявил Латушу, что ему лучше курсировать перед рейдом: у берега коварные течения, порт продувается всеми ветрами, и он не может отвечать за сохранность иноземных кораблей, рискующих разбиться о прибрежные скалы. Воду и всю необходимую провизию им пришлют.
