— Прошу вас, — сказала Кэвендиш, поднимая свою чашку и протягивая ее Гримму. Тот с готовностью окунул ложку в керамический горшочек и переправил едва ли не последние остатки драгоценного меда в принадлежащую тому же сервизу чашку на блюдце. — Мастер Ферус?
— Сахар, если позволите, — ровным тоном сказал Ферус.
Затем Гримм добавил в собственный чай понемножку того и другого и оставил чашку на блюдце, позволяя чаю остыть, — что сделали и гости.
— Должна отметить, — произнесла мадам Кэвендиш, — что все эти удобные новинки, которые так скрашивают нам жизнь во время полетов, дают богатую пищу для размышлений. Похоже, разнообразные мелочи, питаемые электричеством подобно вашему чайнику, несут в себе обширный потенциал. Вообразите, какими красками расцвела бы повседневность Копий, получи их жители такое подспорье!
— Возможно. Только в мире лучше нашего, мадам, — сказал Гримм.
— О?
— Силовые кристаллы — весьма ценный ресурс, — пояснил свою мысль Гримм. — Учитывая, сколько времени уходит на производство, почти все они применяются на воздушных судах. Ведь безусловный приоритет в нынешние неспокойные времена — усиление военной мощи каждого Копья.
Несмотря на тяжесть обсуждаемой темы, глаза Кэвендиш блеснули иронией:
— Осмелюсь добавить: к великому унынию тех самых граждан Копий, чью защиту воздушные суда как раз и обеспечивают.
— Выживание, мадам Кэвендиш, неизбежно ставится выше каких бы то ни было мелких домашних удобств.
— Хотя капитаны, судя по всему, удобств не чураются, — усмехнулась Кэвендиш. — Возьмем ту же компанию «Федори». Подумайте, как быстро росла бы сеть их магазинов, сумей они удовлетворить спрос такого огромного рынка. И кто знает, какие еще полезные мелочи поступили бы в продажу? Поставки для всего населения Копий могли бы ускорить наступление новой эпохи мира и процветания.
— Прекрасно сказано, Кора, — пробормотал мастер Ферус. — Я почти поверил, что ты говоришь искренне.
Кэвендиш вскинула подбородок и хмыкнула:
— Ты всегда воображал обо мне только самое худшее, Эфферус…
— …и редко оказывался не прав, — закончил Ферус.
— Ваше мнение имеет прочную основу, — миролюбиво произнес Гримм. — Боюсь, однако, что все подобные теории неизбежно оказываются разбиты об острые края жестокой реальности.
Кэвендиш пристально разглядывала лицо мастера Феруса:
— Здравое замечание, капитан. Это случается со многими теориями.
Мастер Ферус не то чтобы содрогнулся от этих слов, но Гримм заметил в лице эфирреалиста давнюю, долгую боль. Подняв хмурый взгляд на Кэвендиш, старик негромко обронил:
— В этом противостоянии нет большой нужды, знаешь ли. У будущего много развилок.
— Нет, Эфферус, — покачала головой Кэвендиш.
Всего два слова, а сколько в них было желчи! Они прямо сочились ею, и Гримм едва удержался от того, чтобы проверить, не прожгли ли они дыру в досках под ногами у этой женщины.
Мастер Ферус покивал со вздохом:
— Я так понимаю, ты так и не смогла научиться видеть.
— Надо думать, у меня был скверный учитель, — с ледяным спокойствием ответила она. — Впрочем, со временем я освоила науку создавать то будущее, которое мне желанно.
— Ох, Кора… — выдохнул Ферус. — Вот что это такое, по-твоему? Рукотворное будущее?
— Возведение нового мира — дело непростое, мой старый друг… — В уголках губ Кэвендиш шевельнулась улыбка. — Будь это так просто, приносило бы строительство радость?
Как верный сын Альбиона, Гримм в точности мог определить, когда чай достаточно остынет, чтобы его можно было пригубить. Он потянулся к своей чашке — и еще двое сидевших за столом точно в то же время повторили его жест. Каждый сделал по глотку.
От удовольствия Кэвендиш на миг прикрыла глаза, но снова их распахнула:
— В таком случае не перейти ли нам к делу?
— Действительно, — согласился мастер Ферус. — С чего ты предлагаешь начать переговоры?
Кэвендиш приподняла бровь:
— О Эфферус. Боюсь, ты меня неправильно понял. Я явилась сюда не для переговоров.
— Тогда, если позволите, спрошу напрямик… Зачем вы явились, мадам? — поинтересовался Гримм.
Кэвендиш сделала еще глоточек чая.
— Это ведь дубенские листья, я не ошиблась?
— Вы тонко различаете вкус, — похвалил Гримм. — Но оставили мой вопрос без ответа.
— Я хочу получить коллекцию Эфферуса.
Старик замер на своем стуле. Замешательство он отчасти скрыл, поднеся к губам чашку и сделав долгий глоток, чтобы ровным голосом спросить:
— И что же позволило тебе предположить, будто я позволю забрать ее?
Кэвендиш ответила приятной улыбкой:
— Если я не получу коллекцию, это будет означать, что две милые девушки из твоего отряда уже вкусили свою последнюю трапезу.
Ферус долго смотрел на поверхность своего чая. Потом сказал:
— Но если я отдам ее тебе, ты освободишь их?
— Прошу прощения, — повернулась Кэвендиш к Гримму. — Я начинаю опасаться, что Эфферус впал в старческое слабоумие: я ведь уже ясно сказала, что не веду переговоров…
Она уперла взгляд в старика и медленно процедила, взвешенно и спокойно:
— Девушки у меня. Я могу убить их, всего лишь подумав об этом. Если ты не отдашь мне свою коллекцию, немедленно и без споров, я так и сделаю.
— А если отдам? — спросил Ферус, чей голос заметно огрубел.
— Тогда, если их жизни что-то для тебя значат, я продолжу делать все, что мне захочется, безо всякого вмешательства с твоей стороны. Возможно, я даже пощажу их, когда завершу здесь свои дела.
— Я хорошо тебя знаю, Кора, — сказал Ферус. — Ты даешь слишком мало надежды на их выживание.
Взгляд Кэвендиш твердел, пока ее глаза не начали казаться двумя стеклянными осколками.
— Нет, Эфферус. Альтернативой может быть лишь абсолютная уверенность в их гибели.
Старик низко опустил голову, не ответив.
Кэвендиш чуть откинулась на своем стуле с довольным выражением на лице.
— Разумеется, ты не обязан этого делать. Обе девочки не представляют для твоей экспедиции долгосрочной ценности. Тебе только и нужно, что задать себе один простой вопрос, Эфферус.
— Вот как? — шевельнулся старик. — И какой же, интересно знать?
— Хватит ли тебе духу пожертвовать второй ученицей — на протяжении одной жизни?
На этот раз старик дернулся, словно от пощечины.
Гримм пробормотал: «Извините» и поднялся с чайником, чтобы вернуть его на подставку. Вынул из чайника ситечко с листьями, промыл его под струйкой из кувшина, ополоснул и сам чайник. Поставил чайник греться и положил руку на полку буфета, вне поля зрения сидящих за столом.
