У Гвен вырвался стон, и это тоже вызвало боль: в ребра и в спину сразу будто бы вонзились чьи-то огненные пальцы. Однако, прижав ладонь к нывшему боку, девушка встретила сопротивление натянутой, грубой ткани. Пришлось снова открыть глаза: нет, ей не мерещится, это действительно бинты. Под довольно тонкой сорочкой ее туловище стягивала тугая повязка, не дававшая нормально вздохнуть.
Получается, она покалечилась. Во время попойки, что ли? Боже небесный, пожалуйста, лишь бы не это! Бенедикт в жизни не даст ей забыть о подобном позоре.
Поднеся руку ко лбу, Гвен обнаружила голову обмотанной, подумать только, уже другими бинтами. Впрочем, в висках действительно что-то пульсировало, тяжело и размеренно. А если контузия? Так… Что, если ей все-таки не пришлось выставить себя в дурацком свете? Возможно, мысли ей попросту спутал мощный удар по черепушке.
Успокоив себя этим выводом, Гвен оглядела комнату, в которой оказалась. Дерево. Кругом сплошное дерево — и стены, и пол, и потолок. Одна стена казалась плавно выгнутой. Значит, скорее всего, она попала на борт какого-то воздушного судна, и стены тут называются переборками, полы — палубами, а потолки… Так… Гвен не знала точно, как на кораблях называют потолки. Потолками, будем надеяться.
В комнате обнаружился еще один постоялец: судя по костюму, кто-то из экипажа «Хищницы», но его она видела впервые. Этот парень был при оружии, хотя сабля в ножнах и перчатка на руке ничуть не мешали ему громогласно похрапывать в кресле. Под сомкнутыми глазами темнели мешки. Бедняга казался совершенно измученным, а одну его ногу тоже стягивали бинты. Может, был ранен при первом аврорианском налете? Да уж, не повезло… Несомненно, здесь он только для того, чтобы охранять Гвен и не позволить подняться с постели без дозволения какого-нибудь врача, которого все равно тут нет, — а значит, и будить надзирателя никакого смысла не имеет. К тому же ее наготу мало что прикрывало.
Гвен осторожно оторвала голову от подушки и уселась. Приступ головокружения постепенно прошел. На столе у кровати стояли кувшин и кружка с водой. Она осушила три полных кружки, делая короткие паузы отдышаться, и минуту спустя уже чувствовала себя почти сносно.
Свою одежду Гвен нашла брошенной в угол неряшливой кучей. Ее сплошь покрывали… Боже, что это за ужасные лиловые пятна? И пахло от них совершенно мерзко. Кривясь от отвращения, она бросила их, где нашла, оставив только боевую перчатку, и принялась тихонько шарить по ящикам каюты, пока не наткнулась на рундук со скудным мужским гардеробом. Гвен облачилась в просторные рубаху и брюки, а затем еще несколько минут закатывала рукава и штанины. Только тогда она затянула на руке ремешки, и холодок боевого кристалла на ладони позволил ей почувствовать себя немного лучше.
Оглядев себя, Гвен подумала, что ее нынешний облик возмутил бы мать до глубины души. Так тому и быть.
Гвен на цыпочках вышла из каюты, чтобы найти своего кузена. Бенедикта тоже ее наряд изрядно повеселит, зато ему наверняка известно, что же все-таки случилось. Открыв дверь, ведущую на палубу, она шагнула в свет приглушенного туманами, низко висящего солнца. Получается, уже вечереет? Сколько же она могла проспать? Тускнея, воспоминания обрывались около восьми часов вчерашнего вечера, и девушку начала беспокоить пустота, зияющая в сознании.
Палуба «Хищницы» была совершенно безлюдна, и это казалось еще более странным.
— Эй, есть тут кто? — наудачу позвала Гвен.
Ответа не последовало.
Хмурясь, Гвен прошлась по палубе. На мачтах никого. Та же картина — в кухне (на камбузе то бишь). Ни души в пассажирских каютах, а капитанская оказалась еще и заперта.
Гвен устало потерла глаза, и в этот миг услыхала чей-то приглушенный досками палубы гневный голос, сыпавший гнусными проклятьями. Тогда Гвен подобралась поближе к люку, который вел в темноту под палубой, — и звуки ругательств сделались громче и яснее. Ориентируясь по ним, довольно скоро девушка оказалась в машинном отделении, живом сердце «Хищницы», где самый воздух был напоен монотонным гулом от ровной пульсации включенного силового кристалла.
Ей почудилось, что весь пол завален трупами, но уже миг спустя она различила в неподвижных телах смертельно уставших людей, которые попросту вытянулись на полу и уснули. Если кто-то из них храпел, звук этот терялся за отчаянной руганью единственного человека, еще оставшегося на ногах.
Человек этот был коренаст и плешив, с огромной щеткой усов. Его рабочий комбинезон украшали пятна от пота и смазки, а руки механика — при далеко не высоком росте — казались достаточно мощны, чтобы крошить пальцами кристаллы. Он сидел на корточках перед регулируемого размера полусферой из гнутых медных стержней, известной как «клетка Хаслетта», и с яростью ковырял болт, который удерживал на месте один из прутьев. Угол наклона крепления был неудобен, а мясистые руки механика лишь с трудом пролезали внутрь эфирной клетки, и работать длинным ключом тому было крайне сложно.
Гвен перешагнула через очередного спящего:
— Прошу меня извинить, сэр…
— Чего надо? — буркнул усач, не отвлекаясь от своих трудов.
— Я пытаюсь найти сэра Бенедикта Сореллина. Вы его тут не видели?
Механик хмыкнул.
— А что, разве он здесь?
Гвен еще раз оглядела помещение, перечла уснувших людей.
— Ну… Не похоже.
— Вот и ответ, — прорычал механик. Он зацепил было головку болта, но при попытке повернуть ее ключ соскользнул и выпал из пальцев. Поймать его у механика не вышло; он лишь оцарапал запястье о прутья клетки.
— Ах ты, драная шваль! — простонал он. — Потаскуха чертова! Со свету сжить меня решила?
Гвен захлопала глазами.
— Прошу прощения, сэр. Вы мне что-то сказали?
— Я не с тобой говорил, — проворчал механик, чья лысина стремительно багровела. — Я обращался к треклятому кораблю!
Бросив взгляд за плечо, он застыл на миг с приоткрытым ртом. Потом скривился, вновь обернулся к «клетке Хаслетта» и принялся протискивать руку внутрь, чтобы достать гаечный ключ, который только что уронил.
— Великолепно. Будто у меня и без того не хватало забот. Теперь еще придется якшаться с высокородными зазнайками. Капитан терпеть меня не может, вот в чем соль: «Не лезь в драку, Джорнимен. Останься на судне и подлатай его, чтобы я смог устроить нам крушение, Джорнимен».
Не иначе, это главный эфирный механик Джорнимен. Его имя упоминалось несколько раз, пока «Хищница» швартовалась у пристани. Что ж, главный он механик или не главный, а у Гвен руки чесались надрать наглецу уши. Вот только голова гудела нестерпимо, и совершенно не хотелось биться ею о метафорические стены. Или о настоящие, раз на то пошло.
— Сэр, буду только рада предоставить вас вашим занятиям. Если вы любезно сообщите, где отыскать капитана, я сразу перестану трепать вам волосы.
