Гримм жалел, что не успел подойти к эфирреалистке еще ближе, но и такой дистанции, в семь или восемь ярдов, должно было оказаться достаточно. Рука мадам Кэвендиш уже поднималась, целя ему в лицо, и у Гримма осталось не более секунды. Он прицелился и нажал на спусковой крючок.
Пистолет сверкнул, а затем жахнул яркой вспышкой, высветившей темное пространство коридора.
Мадам Кэвендиш дернулась и безмолвно рухнула наземь, словно сраженная дубиной.
Первый из шелкопрядов прыгнул на Гримма, издав в полете леденящий душу визг; капитана «Хищницы» омыла новая волна ужаса, ведь точно такой же вопль он слышал и прежде — считаные дни тому назад, в вентиляции хаббла Утро, когда, отражая внезапную атаку, бился спиной к спине с Алексом Байяром.
Взводить перчатку уже не было времени. Вместо этого Гримм подкинул пистолет, перехватил его за дуло и со всей силой, на какую был способен, обрушил рукоять тяжелого, примитивного оружия на уродливую голову шелкопряда.
Рука возопила от боли, ослабшие мышцы и сухожилия взвыли, протестуя против столь жестокого обращения, но дело свое исполнили. Удар свалил шелкопряда на пол, и, не теряя времени, Гримм вонзил лезвие своей короткой корабельной сабли туда, где голова чудища примыкала к прикрытому броней телу. Он едва успел вытащить клинок: у зверя начались дикие судороги, все его ноги задергались вне всякого видимого согласия, лепестки трех челюстей защелкали, пузырясь ядовитой пеной.
Аэронавты «Хищницы» дружно грянули боевой клич: «За Альбион!»
И схватка началась. Не было времени думать, отдавать приказы, заниматься еще чем-то — главное было попытаться выжить. Разряжались боевые перчатки. Вопили раненые шелкопряды. Гримму едва удалось уклониться от прыжка другого зверя, и он мельком увидел в стороне лежащую на плитах пола мадам Кэвендиш с бледным как смерть лицом: она указывала на Гримма пальцем, нечленораздельно вопя от ярости.
Еще с десяток чудищ тут же бросились на Гримма, подчиняясь ее команде.
Капитан «Хищницы» определенно расстался бы с жизнью там, где и стоял, если бы рядом не возникли Кеттл, Штерн и еще несколько матросов с уже воющими перчатками на поднятых ладонях. Двух шелкопрядов они сразу же разметали в кровавые, вонючие куски мяса, но третьему удалось пронырнуть под шквалом выстрелов, схватить за ногу жилистого Штерна и внезапным рывком лишить аэронавта равновесия. Жвалы чудовища впивались все глубже, разрывая плоть и клекоча ядовитой слюной.
Штерн заорал от боли.
Гримм попытался было подобраться ближе к упавшему, но преуспел лишь в том, чтобы отбить нападение очередного шелкопряда и не оказаться на полу туннеля по соседству со Штерном. Отчаянно коля саблей, он сделал пару удачных выпадов, но пронзить прочный кожистый панцирь шелкопряда оказалось не так уж легко.
Нога Штерна переломилась с отчетливым хрустом, и из раны хлынула алая кровь.
Запах свежей крови придал шелкопрядам неожиданный стимул, рожденный в безумии первобытного инстинкта. Их щелкающий визг прибавил в силе, став почти оглушительным, и Гримм ощутил, как слабеют его ноги. Движения чудищ стали еще более стремительными и беспорядочными, с их челюстей капали на плиты пола плотные сгустки едкой пены.
У ситуации имелось всего два вероятных исхода: либо Гримм с экипажем «Хищницы» уничтожат всех шелкопрядов до единого, либо сами погибнут в ядовитых челюстях явившихся с Поверхности тварей.
С хриплым стоном Штерн выхватил из-за пояса нож и попытался вонзить его в припавшего к ноге шелкопряда, но тварь с силой затрясла матроса из стороны в сторону, как кошка играючи трясет туннельную мышь, — и нож, кувыркаясь, отлетел в пыль.
По другую сторону от Гримма Криди поспешно ударил каблуком своего сапога в жвала еще одному шелкопряду, но тот сомкнул челюсти на ноге старпома и принялся дергать ее. Зубы чудища с легкостью вспороли обувную кожу, и Криди вскрикнул от боли. В дело вступил абордажный топор Кеттла, но, даже оказавшись разрублен надвое, шелкопряд не ослабил хватку. Уже в объятиях смерти, передняя половина не унималась, терзая ногу Криди.
Наступление проклятых тварей продолжалось; они спешили вперед, облепив стены и потолок туннеля, будто осознанно пытались воспользоваться своим природным превосходством в стремлении поскорее взять в кольцо Гримма и его людей. Опыт рукопашных схваток у Гримма не был особенно богатым, но вывод о том, что жить им осталось в лучшем случае несколько минут, напрашивался сам собой.
И тогда в бой вступили ведомые Феликсом зверодавы.
Они не выкрикивали боевых кличей и вообще двигались почти бесшумно, ворвавшись в лагерь аврорианцев из обоих ведущих туда открытых туннелей. Лишь один звук сопровождал их приближение — тихое, свистящее шипение воздуха, рассекаемого вращением пилоплетей в умелых руках.
Пилоплеть представляла собой смертоносное орудие из небольших металлических колец, сплетенных в виде сужающейся трубки; к каждому колечку подвешен металлический же коготь с остро заточенными краями. Эти чертовы лассо весили как большой топор и били почти с такой же силой, — а затем, сокращаясь при высвобождении, выдирали из жертвы куски мяса. Удар пилоплетью мог пробить самую прочную шкуру, нанося зверю глубокие и ужасно болезненные рваные раны. А то, что они творили с мягкой человеческой плотью, не поддавалось никакому описанию.
Сразу с полтора десятка таких орудий хлестнули по ближним шелкопрядам в слаженно взвывшем вихре, исполненном ярости и веселья.
Зверодавы досконально изучили тьму всех без исключения туннелей в каждом из хабблов Копья. День за днем они трудились, готовые в любой миг столкнуться с каким-нибудь кошмарным порождением мира Поверхности. Их работа была жизненно необходима. Без зверодавов жуть с Поверхности могла вылезти из вентиляционных шахт или служебных проходов, чтобы наброситься на граждан любого хаббла, — и, когда вылезала, первыми жертвами почти всегда оказывались дети.
Мужчины и женщины, чей долг обязывал вставать на пути подобных тварей, по определению были уверены в себе, умелы, бесстрашны и отчасти безумны. Вдобавок, подумалось Гримму, конкретно эта группа безумцев жаждала поквитаться с обидчиками.
Пилоплети взмывали к потолку, чтобы вновь обрушиться вниз. Визжали расстающиеся с жизнью шелкопряды. Некоторые из людей в отряде Феликса поменяли свои пилоплети на короткие тяжелые копья, и когда кто-то из их товарищей ранил или оглушал очередного шелкопряда, рядом оказывался копьеносец, чтобы добить поверженного зверя.
Сам Феликс энергично вращал двумя пилоплетьми в каждой руке, нанося удары влево и вправо, с какой-то будничной монотонностью круша бронированные щитки и лишая чудищ конечностей. Одним быстрым движением он нанес нападавшему на Гримма шелкопряду жестокий удар, заставивший зверя рухнуть на пол и застыть без движения. Уронив одну из пилоплетей под ноги, Феликс обернул второй шею того шелкопряда, что терзал ногу Штерна, и ловко провернул металлические кольца оружия, затягивая импровизированную петлю.
Шелкопряд начал было бешено метаться, но Феликс просто навалился на него всем своим весом и прижал зверя к полу, не прекращая тянуть удавку, пока тройные челюсти с визгом не распахнулись.
