Каждая тесная улочка здесь была отдана какому-то определенному ремеслу или роду занятий. У жестянщиков и кузнецов имелась своя улица, жаркий воздух которой полнился звоном ударов металла о металл. Была и целая улица бумажников, причем здесь витали такие тяжелые запахи, сопутствующие их труду, что Роулю пришлось зарыться носом под руку Бриджет, — так он и сидел, пока они не свернули за угол. Между улицами красильщиков и кожевников расположилась улица чанерий, и буквально все здесь куда-то очень спешили, обгоняя их медленно шагавшую группу с ворчанием и упреком во взглядах.
Разнообразие встречавшихся им людей поражало не меньше. Бриджет всегда считала хаббл Утро самым пестрым и радушным во всем Копье, точкой средоточия всей культуры Альбиона, но — пусть чужаки не были там чем-то неслыханным — ее родной хаббл не шел ни в какое сравнение с тем, что творилось здесь.
За какой-то десяток минут она заметила на улицах Платформы с полдюжины разных групп приезжих. Так, на глаза Бриджет попалась стайка румяных граждан Олимпии в обычных для них зеленых с золотом нарядах. Большинство — с вышитым на груди лавровым венком, символом родного Копья, другие же носили его в виде подвески или перстня. Пять шагов в сторону — и вот перед нею пара женщин с золотисто-коричневой кожей, выдававшей в них граждан Нефесии, в длинных широких юбках из полдюжины разноцветных слоев с замысловатыми прорезями. За ними вышагивает атлантиец — высокий боерожденный мужчина с почти черной кожей и глазами цвета голубого льда, одетый в сине-лиловый мундир капитана воздушного судна. Почти сразу за ним на глаза Бриджет попалась целая ватага довольно низкорослых, худых мужчин и женщин изможденного вида, чьи лица украшали обычные для пайкеров тонкие завитушки ритуальных шрамов.
— Вы впервые за пределами хаббла Утро, мисс Тэгвинн? — спросил у нее Бенедикт.
Чуть смутившись, Бриджет поспешила отвести взгляд от гостей из Пайка:
— Это настолько очевидно?
— И очень даже естественно, — сказал он. — Если на то пошло, около семидесяти процентов граждан Копья Альбион вообще никогда не покидают родных хабблов.
— Я сказала бы, это несколько сокращает шансы подвергнуться нападению уличных грабителей, — заметила Бриджет.
Бенедикт криво усмехнулся.
— Ну, разумеется. Подобные банды никогда не пытаются поживиться за счет жителей собственного хаббла. Власти слишком легко найдут виновных. Да и лидер банды не похвалит.
— Лидер? — удивилась Бриджет. — То есть они не просто… ну, шайка разбойничающих бездельников из туннелей вентиляции?
— Нет, разумеется, — покачал головой Бенедикт. — Все, чем они занимаются, нужно четко координировать и готовить.
— Организованный грабеж?
— Помимо всего прочего, да, — сказал Бенедикт. — А еще контрабанда, распространение опасных пьянящих субстанций, незаконная продажа и перевозка оружия, лекарств, живого товара… — Лицо его чуть потемнело. — Гильдии все это контролируют и тщательно планируют.
Бриджет моргнула.
— Как это? Гильдии? Такие, как Гильдия работников чанерий?
— Сомневаюсь, чтобы это походило на то, что есть у нас в хаббле Утро, — рассудительно ответил Бенедикт. — Здесь все гильдии вечно соревнуются между собой, и большинство так или иначе заняты темными делишками. Кто-то из них увяз глубже, чем остальные, но таковы правила: если кому-то в хаббле Платформа проламывают голову, это потому лишь, что одна из гильдий посчитала это выгодным.
— Похоже, это совсем непростая задача: управлять людьми, способными на что-то подобное, — заметила Бриджет.
— Еще какая непростая.
— А не проще ли им… ну, честно работать?
Бенедикт сверкнул зубами.
— Возможно. Но, по-видимому, всегда отыщутся те, кто решит, что отобрать все, что им нужно, с помощью силы сравнительно легче и приятнее, чем упорно вкалывать для достижения цели. И оставляет кучу свободного времени.
— Не могу этого понять, — призналась Бриджет. — Как можно допускать существование гильдий, которые заняты различными махинациями?
— Причин сколько угодно, — сказал Бенедикт. — Если принят закон, кто-то положит много усилий, чтобы его нарушить. Такова природа человека. У гильдий есть определенные нормы поведения, неуклонное следование которым выставляет их не такой уж скверной альтернативой никем не управляемой преступности. Эти дьяволы нам знакомы… — Помолчав, он облизнул губы. — И они крайне могущественны.
— Не могущественнее Гвардии, надеюсь?
— Упорнее Гвардии, — пожал плечами Бенедикт. — Гораздо незаметнее Гвардии. И, конечно, они не подчиняются законам Копья. Того не легче, гильдии к тому же контролируют множество законных предприятий и, со своим влиянием, способны заметно влиять на политику хаббла. Они используют комбинацию страха, уважения, денег и профессионального мастерства, что делает любой конфликт с ними сложной и опасной задачей.
Бриджет сдвинула брови, задумавшись.
— Тогда… прости, если я неверно поняла, но разве Гвендолин не отправила только что этим могущественным опасным людям откровенное и довольно грубое послание? Практически приказ?
— Да, — невозмутимо ответил Бенедикт. — Отправила.
— Ого, — сказала Бриджет. — Кажется, это… не очень хорошо.
Бенедикт пожал плечами, продолжая на ходу стрелять своими кошачьими глазами направо и налево.
— Может, и так. А может, гильдии как раз уважают демонстрацию силы. Подобным людям свойственно воздерживаться от действий, не сулящих выгоды, — скажем, от нападения на прохожих, способных дать им отпор. Что явно по силам Ланкастерам.
Они свернули на очередную узкую улочку, и в этот момент Бриджет обратила внимание, как из фигуры Бенедикта исчезает внутреннее напряжение, а на лице появляется подобие улыбки.
— Это что значит? — спросила Бриджет.
— Мы на безопасной территории. Уже почти пришли, — объяснил Бенедикт. — В этой части хаббла гильдии бессильны.
— Почему?
— Они вызубрили урок. Связываться будет себе дороже, — сказал Бенедикт.
Миновав остаток заполненной зданиями улицы, они внезапно вышли из этого тесного лабиринта на открытое пространство с потолком обычной для хабблов вышины в пятьдесят футов над головами прохожих. Жилые дома попросту кончились, и расположенные на двух уровнях здания-близнецы оказались объединены ведшими наверх несколькими широкими деревянными лестницами, — так, словно проектировщики древности отказались вдруг продлевать преобразование исходной планировки хаббла дальше.
Прямо перед ними выросла прочная каменная стена десяти футов высотой с единственными воротами из окованных бронзой, полированных деревянных бревен. Прямо под этими вратами сидел мужчина в необычной хламиде горчичного цвета: ткань свободными складками спадала с его спины, но была аккуратно подвязана на предплечьях. Бледная голова сидящего была обрита наголо, глаза закрыты, ноги скрещены, а ладони небрежно лежали на коленях. Омедненный металлический прут около трех футов длиной лежал на каменных плитах рядом с правой рукой мужчины.
