Когда Лукас увидел выражение ее лица, то добавил в свою улыбку пару капель ободрения.
– Ты сможешь! На каждом соревновании ты рискуешь гораздо больше, чем сейчас.
Он повернулся и направился к железным воротам.
Она схватила его за руку.
– Лукас!.. Это правда так серьезно?!
Он посмотрел на нее с удивлением.
– Боже, а ты чего ждала?
– Приятно посидеть в чайной?.. – проронила она.
Он закатил глаза.
– Пинки, Пинки… – вздохнул он.
Покачал головой, обхватил ее за плечи и открыл стальную дверь.
* * *
Чайная на первый взгляд ничем не отличалась от земной. Преобладали металл и керамика, пол был покрыт рассыпанными камешками, но шестиугольные столики со скамейками в отдельных боксах были точно такими, как представляла себе Пинки. Тут она поняла, что и это вопрос привычки. Ӧссенский стиль был так узнаваем на Земле, что уже не производил впечатления экзотики.
Чего нельзя было сказать о самих ӧссеанах.
Как и предвидел Лукас, в чайной их в это время было действительно много. Первым был вышибала в капюшоне и темных очках, который остановил их на входе – он обратился к ним по-терронски, но Лукас ответил на ӧссеине, чего было более чем достаточно, чтобы без дальнейших расспросов пустить их внутрь. Пинки с блуждающим взглядом шагала в темноте, полной иссиня-серых лиц.
Конечно, она уже не раз в жизни видела ӧссеан – и не только на фото. Но, как она только что поняла, и правда никогда не видела ни одного из них без солнечных очков – даже в дождливые дни. Они не показывали своих глаз землянам. Это довольно незаметная мера, которую никто не скрывал, но в то же время никто не заострял на этом внимания. Пинки не могла вспомнить, чтобы в Медианете хоть раз упоминались какие-либо особенности ӧссенских глаз. Об ӧссеанах вообще мало говорили. Что было странно в государстве, где действовал Закон о передаче информации и где медианты представляли собой мощную политическую силу.
«Они заботятся таким образом о нас или о себе?» – задумалась Пинки.
Она чувствовала странные мурашки, покрывающие ее спину, и совсем не была уверена, что это обычный страх. И, даже руководствуясь советом Лукаса, она не могла не заметить, что здесь, среди своих, ӧссеане не беспокоятся об очках.
Едва они сели за столик, к ним направилась официантка с подносом.
– Это просто чистая вода. По традиции она должна быть на столе перед каждым приемом пищи, – тихо информировал ее Лукас.
Когда ӧссеанка подошла к ним, он поднял глаза и обменялся с ней парой непонятных фраз. Пинки тем временем схватила стакан и жадно его осушила. Ӧссеанка мгновенно долила воду, поставила перед ней целый кувшин и ушла.
– Она сказала, что на южных островах уже начался сбор урожая, потому первое суррӧ появится на Земле где-то через три недели, – произнес Лукас с едва сдерживаемым смехом. – Так что сегодня у нас репетиция ужина, а потом мы вернемся без подготовки – что скажешь?
– Прекрасно, – выдавила Пинки.
«Никогда больше, – думала она. – Никогда, никогда». Всем сердцем она искренне жалела, что ей пришла в голову безумная идея прийти именно сюда. Она выпила второй стакан воды и старалась не думать о том, что ее наливали сами ӧссеане. «Пусть этот трупный иссиня-серый цвет, какая разница! Это ведь нормально. Инопланетяне – такие же люди, как мы. Вполне такие же люди, как мы».
Наконец она осмелилась поднять глаза примерно на шестьдесят градусов. Она надеялась, что улыбка Лукаса ее ободрит, но вместо этого встретила его задумчивый взгляд.
– Что именно тебя интересует в Ӧссе, Пинкертинка? – спросил он.
Она закусила губу. Вопрос застал ее врасплох.
– Я… только… ничего особенного… – выдавила Пинки. – Правда.
Лукас в нетерпении тряхнул головой.
– Ты хотела о чем-то со мной поговорить, не отпирайся! И это как-то связано с Ӧссе. С кем-то другим я бы и дальше болтал о еде и позволил бы ему самому искать подходящий момент, но мы с тобой так давно друг друга знаем, что я могу спросить начистоту, правда же? Боже, Пинки. Я ведь хочу тебе помочь. Совсем не хочется применять на тебе тактические маневры. Я всегда ценил твою искренность.
Эта речь испугала ее до смерти. Она была благодарна, что он угадал, что подначивает ее, и в глубине души надеялась, что он беспощадно выдавит из нее правду – но вместо этого он выказал свое доверие и таким образом возложил на ее плечи невыносимо тяжелый камень свободы выбора. Что она могла ответить? Только молчать, молчать, молчать… Она не могла представить, как можно отважиться именно его, еще верящего в ее искренность, лишить иллюзий.
А вот возможность хранить эту тайну вечно она прекрасно могла себе представить.
– Это не так уж важно… – поспешно бросила она. – Но, когда мы говорили о винном ресторане, я просто… просто вдруг вспомнила об одном ӧссенском чае.
Она замолкла. Этот компромисс был лишь наполовину правдой: он не был слишком близок к тому, что ее обременяло, так что она могла не бояться, и в то же время не слишком далек, поэтому у нее оставалась надежда.
– Все время думаю, что где-то на него наткнусь. Он был такой… такой… Ни с чем не сравнимый.
Лукас выжидающе смотрел на нее.
– Боюсь, при своем недостатке воображения я не узнаю его по такому смутному описанию.
– Однажды я пила его у вас дома… – призналась она.
И сразу начала краснеть, за что в душе себя корила. «Ну что ж, – рассудила она стоически. – Раз правда не может быть полной, пусть будет хотя бы щепотка хваленой искренности».
– Я пришла к тебе, уже не помню зачем, но тебя не было. И твой отец пригласил меня выпить чаю.
В глазах Лукаса что-то зашевелилось. А через мгновение полностью окаменело.
– Да? – переспросил он. – Давненько это было, должно быть. Какое же впечатление это на тебя произвело, раз ты до сих пор помнишь!
Был ли в его голосе налет язвительности, или ей только показалось?
– Я не ищу специально, совсем нет, – защищалась она. – Понятия не имею, почему я вдруг об этом вспомнила! Просто иногда чувствую этот вкус во рту, когда вижу где-то ӧссенский чай. Иногда я даже покупаю его, но тот самый все никак не найду. Жаль, что я не спросила у профессора, как он называется.
Лицо Лукаса было непроницаемым.
– Ты уже давно могла спросить меня.
– Но я думала, что ты разозлишься! – отчаянно выпалила Пинки. – И была права!
Он тихо засмеялся.
– Я не злюсь, Пинки, – сказал он. – Совсем.
Лукас облокотился на деревянный поручень, который весьма удобно обрамлял все сидячие места, и положил голову на руку.
