Ранганатан вздохнул.
– Ну а что, с первого раза не берут просто никого! – упрямо ответил он. – Когда Кораблем управляет компьютер, я могу в тишине учиться. А налетанные часы пригодятся, потому что исследования всегда проводят на внешних планетах. Мне не придется оплачивать водителя для полетов между Плутоном и Землей.
– А вы хорошо всё продумали, – согласился Лукас.
– Сейчас, например, на Плутоне построят новый ускоритель. Вместо того, который должен быть на Ганимеде, – заметил Ранганатан. – Знаете, как там тогда те сумасшедшие по ошибке подняли его на воздух, когда принялись за ӧссеан.
– Не построят, – сказал Лукас. – Какое-то время будут вестись страшные бои, парламентская комиссия станет исследовать вопрос, ученые напишут петицию, экологи с Плутонеллы другую, жители Плуто-Сити третью. Губернатор на Плутоне даст добро, конгресс же откажет, организуют сто пятьдесят собраний, пройдет бесконечно долгое предварительное рассмотрение, а потом на последнем заседании его окончательно вычеркнут из бюджета, будто его и не было. Я уже давно слежу за этими делами. За последние двадцать лет это уже шестая попытка, считая Латӧ, построить такой ускоритель в Солнечной системе.
– Правда уже шестая? Ужасно. Не понимаю, разве они не могут выбрать место, которое устроит всех?
– Это печально, – согласился Лукас. – Множество интеллигентных людей посвящает этому сумасшедшее количество времени и усилий. Но никогда ничего не выйдет.
– Вы страшный пессимист, господин Саруман.
– Нет же. Я лишь думаю, что нет смысла баламутить воду в нижнем течении, если жаба сидит наверху у истока. Если вы однажды ринетесь в этот бой, Джеймс, старайтесь двигаться к источнику. И, по возможности, думать, кто выиграет оттого, что что-то произойдет или наоборот.
Лукас закусил губу – опять он начинает поучать Ранганатана! Рассудив, что менторства уже было достаточно, он больше ничего не добавил.
Не меньше часа они обсуждали нынешнее состояние и будущее науки, сущность Р-А-пространства, кулуарные битвы на факультете астрофизики, воспоминания Лукаса и планы Джеймса. Из молодого пилота фонтаном бил восторг и рвение к науке. «Какая редкость – такая вера», – думал Лукас, и в его душе нарастала тоска.
Его собственную веру во Вселенную пошатнуло познание.
* * *
Бойня в Латӧ, из-за которой семнадцать лет назад не состоялись плазмолыжные гонки на Ганимеде, долго была главной темой в Медианете. В то время Лукас придерживался всеобщего мнения – то есть что это была страшная, но вполне предсказуемая вспышка ксенофобии, которая произошла при слишком тесном сожительстве людей и инопланетян. Колонисты с Латӧ свихнулись от вечного трёигрӱ, которому подвергались ежедневно, так что в один момент напали на невинных ӧссеан лишь из-за того, что их кожа другого цвета, но при этом они дышат тем же воздухом той же тесной базы. Ясное дело. И хороший повод стыдиться, что человек – тоже землянин. До сих пор все боялись, чтобы их никто случайно не обвинил в ненависти к чужакам – или как минимум в недостаточной политкорректности и избыточной антипатии, – так что от дружелюбия и открытости могли теперь надорваться.
Но здоровое недоверие будет всегда, когда речь идет об ӧссеанах.
Уже позже Лукас сформировал мнение о том, что тогда произошло на Ганимеде, – но он не стал бы его кому-либо навязывать. Ӧссеан сложно было в чем-либо обвинить. Мысль, что бойня в Латӧ была их нападением на людей, казалась абсурдной. Ведь люди в Латӧ вообще не умирали! Погибла всего-то сотня землян – несколько предполагаемых стрелков и целый полицейский отряд, который пытался обезвредить террористов, а также кучка людей, которые в момент разгерметизации как раз находились в ӧссенской части базы. В остальном пострадали только ӧссеане.
Только ӧссеане. Невероятное количество ӧссеан.
Около пяти тысяч ӧссенских штатских, техников и ученых, работавших над постройкой ускорителя.
Финал был занимательный: ганимедское правительство тут же попыталось изгнать всех ӧссеан, аргументируя это грозящей им на планете опасностью. Это было весьма странное решение – к тому же оно вызвало во всей Солнечной системе столько протестов и возмущений, что правительство было вынуждено незамедлительно его отменить. Ведь ӧссеане были жертвами, а не преступниками, а кому-то хватает бестактности пытаться выслать их из страны? В последующие годы никто не позволил бы себе подобное, какие бы обстоятельства ни наступили. Все тихо вздохнули с облегчением, когда Ӧссе не отплатила возмездием, но бойня в Латӧ в любом случае стала переломным моментом. С того дня, кроме трёигрӱ, у людей появилась еще одна причина опускать глаза при встрече с ӧссеанином – стыд.
Конечно, при взрыве пострадали и часть жилого купола, и комплекс лабораторий, а также тот самый прекрасный, суперсовременный ускоритель реатронов – частиц, предположительно происходящих из Р-А-пространства, – который ӧссеане там строили по заказу руководства Всемирного союза Земли. «Но что значит материальный ущерб в сравнении с утраченными жизнями?» – пафосно стенали все газеты. Что само по себе было чистой правдой.
Лукас не строил никаких теорий о событиях в Латӧ. Отвращение ко всему, что напоминало об отце, было таким сильным, что в последующие семь лет он искренне пытался забыть, что Ӧссе вообще существует. Он учился на астрофизика и старался верить, что ему действительно удалось окончательно изменить направление, которое его жизни пытался задать старый профессор. Иногда он скрепя сердце пользовался знанием ӧссеина и зарабатывал переводами, чтобы было чем заплатить за девушек в ресторане, но это было временно – лишь небольшой компромисс, студенческая подработка перед тем, как он начнет зарабатывать наукой. Бывало, в его мыслях неожиданно всплывал тот или иной ӧссенский стих. Бывало, его охватывали сомнения – прежде всего в том, что у него есть хоть какой-то талант к науке.
Дипломную работу Лукас писал о теореме Энгельмана. Это была увлекательная работа, но бился он над ней долго. Ему нужно было лишь определить параметры одной из плоскостей внепространства при обычной изменчивости, то есть, по сути, ничего новаторского – и с лучшим компьютером, доступным ему в те времена, он делал это год. Вскоре Лукас понял, что Нобелевская премия ему не светит – однако если бы кто-то когда-нибудь доказал, что изменчивость Энгельмана непрерывна, а пространство Рамсфелда-Андерсона действительно трехмерно, то он бы обязательно ее получил. Это стало бы большим прорывом. Путешествовать стало бы безопасно, еще и без ӧссеан.
Интересная тема.
Конечно, он следил, что та или иная исследовательская группа публиковала о Р-А-пространстве, и составлял список публикаций за последние десять лет. Дальше всех тогда продвинулась группа ученых именно из Латӧ. Его немного удивило, что после бойни уже никто из них ничего не писал.
Он подумал, что они погибли. Но тут же выяснил, что они выжили без какого-либо ущерба – если не считать утрату ускорителя, работа над которым была их надеждой. Другое дело, что именно они, те, кто был на пороге открытия, не сделали никакой головокружительной карьеры в физике. В ту минуту, когда он сидел у терминала в читальном зале факультета астрофизики и не дыша изучал их жизненные пути, от бойни в Латӧ его отделяло шесть лет. Ничего революционного он не выяснил. Некоторые из команды нашли себе хорошо оплачиваемые должности в другом месте, пару человек выгнали за непригодность, а некоторые все еще работали по специальности, но никто из них уже не публиковал ничего существенного. У них почти не было цитирований. Лукас попытался разыскать их под предлогом написания дипломной работы, и с некоторыми даже разговаривал лично, но дело это было туманным. Даже им самим не казалось, что что-то случилось. Никакой катастрофы. Их просто покинуло вдохновение, прозорливость и талант.
