Едва они приземлились на Деймосе II и оказались в зоне доступа коммуникационной сети, Рут попыталась связаться с Лукасом Хильдебрандтом. Д-альфийцы еще не получили собственные нетлоговые чипы, но повсюду были телефоны, по которым можно было позвонить. Но она не дозвонилась до него ни в Совет, ни на его нетлог, хотя пробовала несколько раз. Может, и он закрылся где-то дома в ванной.
«Иди.
Я зову тебя, Рут. Лишь разговор. Одно мгновение. Это совсем нетрудно. Почему ты сопротивляешься?
Иди ко мне».
Рут вздрогнула и снова заткнула уши. Нет, обладатель этого голоса не хотел с ней поговорить. В этом она была абсолютно уверена. Он хотел чего-то другого, чего-то подлого, чего-то, против чего она была безоружна. И он получит это, если заставит ее встретиться с ним лицом к лицу. Она точно знала. Тот разговор с Лукасом будто вдруг оторвал друг от друга две части ее «я», которые до этого были идеально скреплены, как ботинок и его подошва. Теперь одна часть могла посмотреть на другую. Рут начала осознавать вещи, которые до этого лишь пассивно воспринимала. Она вдруг увидела, что далеко не все решения, принимаемые ею, принадлежат ей.
Но осознание не означало, что она может этому противиться.
Ей было знакомо это чувство. Однажды, когда она была маленькой, случайно разбила мамино памятное зеркало, оставшееся от бабушки, еще с Земли. Мама была совершенно вне себя, но не искала виновника – сразу решила, что виновата их горничная. Рут хотела вступиться за агаску, правда хотела, но сила, связывающая ей язык, была невероятно мощной. Она прекрасно помнила ту страшную битву между совестью и страхом. Она чуть не сказала маме, недоставало малого. Но в то же время недоставало бесконечно многого.
И все это страшное время, пока она пыталась решиться, что-то в ней наблюдало за другим чем-то, тонущим и совершенно беспомощным. Она думала, что лучше убить себя, чтобы избежать всего этого (мама плачет, она расстроена, несчастная и от всего сердца жалеет, что так цеплялась за это зеркало и вынудила свою бедную девочку, чтобы та… и так далее), но потом гроза миновала, и все закончилось.
Рут ничего не сказала. Она никогда не отличалась особой храбростью, а в этой ситуации молчание было даже мудрым… или нет? Но сейчас она четко помнила. Сила, которая тогда закрывала ей рот, была очень похожа на ту, что в эту минуту заставляет ее выйти из каюты, выбежать по коридору во внешнее кольцо базы и найти то место, где ее ждет… он.
Больше десятка раз она откидывала матрас и начинала лихорадочно отвязывать ключ, а затем, когда немного отпускало, останавливалась и, наоборот, добавляла несколько лишних узлов. «Аш~шад, зачем ты так со мной, зачем ты так? – стонала Рут. – Почему именно я, если я с самого начала тебе помогала? Ты мстишь за то, что я выдала тебя Лукасу? Чего ты от меня хочешь?»
По какой-то причине он не идет к ней сам – вероятно, скрывается от медиантов или уполномоченных Совета или от кого-то еще. Здесь, взаперти, она в безопасности. Если выдержит.
* * *
Лукас шел по коридорам быстро, но без панической спешки. Эта архаичная база еще была полна коммуникационных узлов, что было ему на руку, так как у д-альфийцев не было личных чипов и нетлогов. В локальной сети можно было звонить анонимно, без определения личности, как из старых добрых телефонных будок давних веков. Лукас проскользнул в пустую коммуникационную кабину, подключился к локальной сети и положил на идентифицирующее поле микрод, привезенный с Земли. Эта программа настолько обманет сеть, что та будет считать последовательность межпланетным звонком с Лунады III, уровень секретности – 2.
Оставалось дождаться, когда станция сообщит госпоже Фергюссон, что ей поступил чрезвычайно важный звонок с артисателлита. Как долго он сможет ее отвлекать? Потребуется какое-то время, прежде чем она поймет, что это лишь запись, но поймет точно. До того момента он должен договориться с Аш~шадом.
Наконец оператор сказал ему, что госпожа Фергюссон находится в третьем узле и в течение пяти минут подойдет к передатчику. Вдруг оператор исчез, и вместо него должен был появиться интерьер коммуникационной кабины. Лукас уже не ждал: он поставил таймер не на пять, а на шесть минут, запустил следующую часть программы и выскочил из кабины.
Конечно, все получится лишь при условии, что Фиона разговаривает с фомальхиванином и что, отправившись к передатчику, она оставит его там, где они сейчас находятся.
Лукас промчался по коридору до третьего узла. Там он остановился.
Здесь был ресторан и несколько гостиных. Не торопясь излишне, Лукас вошел в первую из них, немного постоял среди цветочных горшков, незаметно рассматривая публику за шахматными столами, бильярдом и стойками, на которых играли в покер и герданский мант. Затем непринужденно вышел и подобным образом осмотрел две другие комнаты, но безуспешно.
Вновь оказавшись в коридоре, Лукас значительно ускорил шаг. Фиона уже наверняка возвращается. Он оказался на пересечении пяти коридоров и на мгновение задумался. Не было ни одной логичной причины предпочесть один из них остальным, так что он положился на волю случая и наугад вошел во второй справа, припоминая, что в нем должен быть еще один бар.
И он его правда нашел. Бар был слабо освещен и почти пуст. В интимных боксах для двоих шепталось несколько парочек. «Будь я Фионой, привел бы его сюда», – подумал Лукас. Он принял светское выражение лица и неторопливо отправился по проходу в заднюю часть.
Боковым зрением он увидел отодвинутый стул и кофе, на который никто не претендовал. Затем худые, но крепкие смуглые пальцы, держащие ножку креманки. В стеклянной креманке не было ничего, кроме клубники, – насколько можно было судить издалека в тусклом свете и дыме, просто клубника без мороженого, без сливок и, вероятно, даже без алкоголя. Обладатель пальцев и креманки сидел к Лукасу боком, наполовину скрытый стеной, наполовину скатертью. Лукас видел лишь его плечо и руки, теряющиеся в широком рукаве нейтрально-серого мешковатого комбинезона, какие для удобства носили многие на этой базе. Мышечная масса отвечала описанию, но не это было решающей отличительной чертой. Лицо, единственное, что могло бы ему что-то сказать, тонуло в тени.
Лукас намеренно отвел глаза, поскольку так он мог подойти прямо к нему, скрытый за показным равнодушием. Осторожность была на месте: неизвестно, фомальхиванин ли это вообще, а если да, то также неизвестно, что случится, когда они встретятся. Можно было ожидать, что от телепата будет исходить ледяное превосходство человека, владеющего силой, – а может, и холодная, коварная жестокость, – в конце концов, он убийца нескольких человек. Лукас должен быть готов сопротивляться проницательному изучению, а также учитывать, что фомальхиванин тут же попробует внушить ему свою волю, как сделал с Рут, и Лукасу придется упереться каблуками в пол, сжать зубы и не дать себя раздавить. Обо всем этом он думал. Ко всему этому старался подготовиться. Лишь будучи в шаге от стола, он снова попробовал увидеть лицо чужака.
