…У меня глаз зачесался, но руку поднять сил не было. Так бы и сидел, привалясь к ободранной осколками стене. Окно напротив высадило прямым попаданием вместе с рамой и десятком битых кирпичей. Тут-то мы и укрылись – мою роту, как мандарин на дольки, поделили на штурмовые группы, «прикрепив» к бронетехнике. Той группе, которой командовал я, достался «Т-26», далеко не худший танчик. Хотя, конечно, «тридцатьчетверка» и покрепче, и позубастей.
«Штурмовики» особо не разбредались, держались вместе и наступали кучно. А на окраине застряли, поделив с немцами улицу – мы заняли северную половину Первомайской, фрицы удерживали южную.
– Лом, подсоби! – закряхтел Воронин, тягая «ДШК».
Пашка гибко поднялся, и они вдвоем выставили пулемет на треногу – самое то из окошка метить. Тут, наконец, позывы к драйву и во мне дошли до точки. Воздвигшись, скрипя сапогами по кирпичной крошке, я приблизился к оконному проему.
Улицу обступали дома в два-три этажа, почти все без крыш, порой с рухнувшими стенами. С покосившихся столбов уныло свисали провода, а прямо у магазина «Молоко», где мы укрылись, лежала опрокинутая телега. Убитая лошадь лоснилась атласно, щеря желтые зубы и тараща в небо стеклянистый глаз. Мертвый зрачок невинно отливал голубым, насылая ассоциацию с «Герникой».
Испанский мотив подкреплялся нудной озвучкой боя – молотили пулеметы, бухали взрывы, треск винтовочных выстрелов то частил, то редел, отдаляясь.
Неожиданно пустынная улица ожила – из полуразваленного дома напротив заспешили согбенные серые фигурки.
– Немцы!
– Подбодри-ка немчуру, – криво усмехнулся я.
Воронин развернул «душку» и выдал ревущую очередь. Ослепительный огонь из дула захлестал, меча увесистые пульки, ломая, отбрасывая противника, терзая вражескую плоть.
– Подмел! – осклабился «Ворона».
Из проулка на полкорпуса выкатился «Т-26», шмаляя из пушки по черному пролому в стене. С грохотом осели перекрытия, хороня грубую тевтонскую брань и выбрасывая в зияния окон клубящиеся пыльные облака…
А я вдруг учуял в себе громадный прилив сил. Всю мою застарелую усталость смыло бурлящим всплеском неясной природы, а губы дернулись, складываясь в бесшабашную ухмылку. Не зря же второй день берегся, копил в себе запасец «животного магнетизма»!
Главным было унять сомнения в том, что смогу, что поведу за собой, и вот она – вера, аж захлестывает.
– Воронин, прикроешь! – скомандовал я отрывисто. – Бойцы, за мной!
Вся группа вскочила, хватаясь за «ППШ». Ни один из красноармейцев не ощутил, как мой голос проникал в самую середку их извилин, раскупоривая дремлющие резервы, взводя нервы, обостряя чувства. Вряд ли хоть кто-нибудь из парней слыхал о берсерках, но вот прямо сейчас в каждом из них оживал непобедимый воин, безжалостный к врагам и смеющийся над смертью.
Никогда в обычной жизни я не посмел бы будить в людях их первобытное начало, но война всё спишет, а на сдачу оставит жизни.
– В атаку!
Мы не выбежали из разбитого подъезда, а вынеслись, кроя врага радостным матом и воя от счастливого неистовства. Уж какие гормоны прыскались сейчас в мою кровь, не знаю, но сладость боя пьянила, будоража и окатывая страстным желанием бить врага.
Я опростился, обращаясь в зверочеловека, мозговитую бестию, которой изощренное чутье и молниеносный рефлекс заменили мысль. Улицу перегораживали завалы и надолбы – я перемахивал их с легкостью вспорхнувшей птицы. Уворачивался от пули до того, как треснет выстрел из «маузера». Вбирал в себя запахи, звуки, тени и скользил меж ними, скача, отпрыгивая, перекатываясь, уходя от смерти!
Мельком увидал рядом хохочущего Тёмку – Трошкин стрелял, пуская экономные очереди, и всякий раз попадал в живые мишени. Вражьё складывалось пополам, зарываясь в пыль, выпадало из окон, катилось по булыжной мостовой…
Двое немцев забились в глухую тень, лишь лица плясали бледными кругляшами. Левый вскидывал винтовку, правый свою наводил. Я мягко отшагнул, покидая линию огня, и короткой очередью в три патрона снял наводившего, как самого опасного – вражину отбросило, прикладывая к стене, будто распиная. Его «камарад» изготовился выстрелить, вот только там, куда он целился, меня уже не было. Зато приклад «ППШ» ударил метко, ломая рыжеватому Гансу или Эриху шейные позвонки – мгновенным фото отпечаталась в память россыпь конопушек на бледной щеке.
– Привет Одину, опарыш арийский!
Разворачиваясь и приседая, я увел голову от тычка стволом – неприятель нумер три настолько потерял себя, что, визжа и брызгая слюной, колол воздух дулом «маузера». А во мне ни страху, ни насмешки – пока уши ловят громы и шорохи битвы, зоркий глаз держит в фокусе немца. Холодный мозг мгновенно прокручивает задачу двух тел: я отбираю винтовку, одновременно подсекая визгуна, ловко перехватываю оружие и жму на спуск – немецкая пуля рвет хозяину кишки да крошит позвонок.
– Третьим будешь!
Край глаза ухватил штурмовую группу Ходановича – и восторг вылетел из меня торжествующим кличем: огромный старшина ярился истинным демоном, паля с обеих рук, а Лапин вертелся мелким бесом – шарахаясь на грани восприятия, качая маятник, он прореживал строй немцев за баррикадой. Орудуя своим страшным ножом, острым, как бритва «Золинген», Герасим кроил фрицев, мгновенным движением распарывая горла.
А вон старшина Панин – ему хватило доли секунды, чтобы проломить череп одному гитлеровцу, обратным движением – другому, перехватить штык-нож и всадить, кому надо…
Вся рота вошла в боевой транс! Посыл от меня разошелся волной, от воина к воину, и теперь уже никому не остановить наш дикий порыв! А я даже не тратил нервные токи на однополчан. Наоборот, они сами как будто подпитывали меня, щедро делясь бойцовским духом, и удесятеряли нашу общую мощь.
Зачистив Первомайскую, мы прорвались на улицу Революции. Следом, паля изо всех стволов, вынеслись «Т-26» и «БТ» – похоже, что и танкистов зацепило! Броня на «бэтушках» хилая, но машины носились и вертелись, исполняя зловещий балет, и снаряды из немецких пушчонок не поспевали за танками. Упал перебитый столб, взрывом вышибло тяжелые двери… Мимо, мимо, мимо!
Угловой дом из камня, выстроенный в три этажа, немцы превратили в опорный пункт – пулеметы трещали злобным хором, заливая перекресток губительным металлом, хлещущим рикошетами от каменных спинок булыжника. «Наши» танки сплотились щитами, прикрывая бойцов, и расстреляли из пушек пулеметчиков. Зачастила «Эмга» из подвала напротив – Будаш метнулся, с разгона швыряя бутылки с КС. Попасть в окошко на бегу, будучи в обычном состоянии, красноармеец ни за что не смог бы, а нынче «коктейль Молотова» полыхнул чадно и жарко, глуша надсадные вопли.
– Ходанович! Антонов! Панин! В переулки! Танки – вперед!
Бойцы, перебегая улицу Урицкого замысловатыми зигзагами, втянулись в узкие проходы-ущелья. Качаясь на подвесках, первыми сквозанули танки, экономно работая пулеметами. Башни вертелись, как головы огнедышащих змиев, ошпаривая проемы и провалы осколочно-фугасными «приветами».
