– Спасибо.
– Пжалуйса, тарщ командыр!
– Панин! Ходанович!
Объяснять старшинам нужды нет – хватай да неси. Плеснули всем понемножку, скромно копируя былые пиры в княжеской гриднице. Выпил народ, закусил, да и рассеялся. За импровизированным столом остались товарищи, ставшие мне друзьями.
– Там, в штабе батальона, лейтенант Шубин всем рулит, – наставлял меня Лев. – Сибиряк такой, неповоротливый, но соображает мигом. А зам его, тоже летёха… Голубев, ага, тот еще живчик. Ну, и бабник, известное дело!
– Разберемся, – хмыкнул я, подливая коньячку Кристине и себе.
Девушка старательно натягивала улыбку, но мы с Артемом договорились не тормошить ее зря. Время лечит. Главное, чтобы не замкнулась, прокручивая горе в себе, вот и зазвали на вечерок.
– А кого ротным оставишь? – сощурилась красавица, пригубив горячительное. Уши обоих старшин чутко навострились.
– Порошина, – спокойно выложил я.
– Женьку? – оживилась Кристя. – Всегда такой серьезный… А краснеет как!
– Как будто из парной! – хохотнул Ходанович и подхватился: – Товарищ командир, мы тут… ненадолго. Ага.
Я кивнул, отворачиваясь, чтобы скрыть насмешливую улыбку. Можно спорить на что угодно – понесли новость в народ. Проводив «разносчиков» глазами, Тёма откинулся к стене. Развезло товарища Трошкина.
Кристина обвела нас блестящими глазами.
– Одни мы остались, – тихонько сказала она. – Знаете, какой стих сочинил Павлик? Как раз накануне… Помните, у Агаты Кристи? «Десять негритят»?
– Хороший фильм, – кивнул Тёма. – Там еще считалка была…
– Вот-вот! – подхватила девушка. – И Павлик под нее декламировал: «Четыре попаданца ушли на фронт сражаться. Один из них убит был, и их осталось трое…» Я его обозвала дураком тогда…
Опустив глаза, я поболтал кружкой с остатками коньяка. Нагревшись в ладони, «Мартель» ласкал ноздри ароматцем дуба и ванили. Трошкин лениво ссутулился, глядя в окно, за которым багровело небо, и тихонечко напел:
– Дымилась роща под горою, и вместе с ней горел закат…
– А тебе известно, что все те «восемнадцать ребят» служат с тобою рядом? – Полюбовавшись глубиной изумления на Тёмкином лице, я допил коньяк.
– К-как? – пролепетал Артем. – Правда, что ли? Я думал, сочинили просто…
– Да куда там! Лапин, Кигель, Закомолдин, Ярута, Панин, Касабиев… Все они будут там – «у незнакомого поселка, на безымянной высоте». Хотя, может, и не будут – история вильнула чуток…
– Нащупывает иную колею… – пробормотала Кристина.
– Угу…
– Слу-ушайте… – воспламенился Трошкин. – Помнишь, ты с Кристинкой спорил, что нам в сорок третьем фрицев не одолеть? А вдруг?!
– Бесполезно, – мотнул я головой. – Германия очень и очень сильна, на Третий рейх вся Европа, считай, пашет. То, что армии бьются – вторично. Первична экономика. Немцы капитулируют, как только выдохнутся, а вся их хваленая индустрия развалится. Наши под Сталинградом разгромят всего лишь 6-ю армию Паулюса. Мы тут громим 9-ю армию Моделя. Хотя… развалу можно придать ускорения. Вон, ту же сталь взять. Руду немцам возят угодливые шведы, нейтралы хреновы. Начнет Балтийский флот топить транспорты – останется рейх без железяк. Никель фрицы тягают из Печенги. Ударит там Северный флот – фиг им, а не никель. Бензин для люфтваффе гонят из румынской нефти. Накроет Черноморский флот промыслы в Плоешти – и не взлетят «мессеры». Вот только все флоты наши на приколе будто. Сложно всё…
– Да уж… – вздохнул Трошкин. – Я раньше, помню, негодовал: ну чего они так тянули со Ржевом? А как попал, как похлюпал по слякоти… Сразу дошло!
– Ладно, мальчики, – встала Кристина, – пойду я.
– Я провожу.
Мои слова звучали не просительно, не деловито, а как-то… По-дружески, что ли? И девушка согласилась:
– Проводи… – Опустив голову по привычке, словно задумавшись, Кристина вышла на улицу. Я шагнул следом, расстегивая кобуру. Так, на всякий случай.
Мы шли молча и неторопливо, как на прогулке, прямо по улице – тротуарам я не доверял. Вполне могло что-нибудь на голову свалиться, иные дома на одном честном слове держались.
Завечерело. Ни одной тени – все стянулось в синеватый сумрак. Темнеющее небо нависало, готовясь протаять первыми звездами.
– Помню, как в детстве мечтала, чтобы все-все-все вдруг исчезли из города, – негромко заговорила Кристя, – и я бы осталась одна. Хочу – в магазине платья меряю. Хочу – мороженое лопаю. Или в конфеты руки запускаю по локоть… Дурная была, не понимала, до чего же это страшно – тишина и пустота в целом городе. Выморочном городе…
Передернув плечами, она придвинулась ко мне и взяла под руку. Я благодарно прижал локоток.
– Ты не жалеешь, что… здесь теперь? – осторожно спросила девушка.
– Нет, – качнул я головой. – Будущее… Жалкое оно какое-то, выхолощенное. Идею отняли, а что взамен? Сто сортов колбасы? Нет, даже в этом обманули! Сплошной эрзац. И люди такие же стали – манекены ходячие, муляжи. Девушки и те – модели…
– А я? – улыбнулась Кристина, заглядывая мне в лицо.
– Ты – настоящая, – признал я. – Хотя… тоже не сразу разглядел. А потом…
– А потом? – тихонько повторила девушка.
– Суп с котом, – вздохнул я, не выдавая тайны, как Мальчиш-Кибальчиш.
– Ладно-ла-адно… – затянула Кристя. – Все равно ж вызнаю!
– Верю, – улыбнулся я, останавливаясь у дверей эвакогоспиталя.
– Пока, – шепнула девушка, привставая на цыпочки.
Поцеловала. Не в щечку. В уголок губ.
* * *
Я вежливо постучал в расхлябанную дверь и вошел.
– Разрешите?
Через пыльные окна, заклеенные косыми крестами бумажных полосок, упрямо прорывалось солнце, высвечивая маленькую комнатку. Ее загромождали рассохшиеся шкафы и облупленные сейфы, а за шатким столиком, устланным газетами, восседал военком 3-го батальона – старший политрук Данил Зюзя.
Невеликого росточку, но весьма упитанный, военком нежно улыбался, нарезая шмат сала тоненькими ломтиками.
– Ныяк товарищ комба-ат… – пропел он, хищно шевеля пшеничными усами. – Заходьтэ, заходьтэ! Мэнэ вжэ доложили про вас, дуже рад знайомству! Ты вы сидайтэ, побалакаемо… Ось спробуйтэ, шо мэни досталося! М-м-м… Сказка!
Заняв шаткий венский стул, я отломил кусочек ржаного и положил сверху пару бело-розовых лепестков сала. Вкус… Специфический!
– Свэженькэ, гарнэнькэ… – журчал мой визави, причащаясь.
Неожиданно в его глазах, разгоняя жирные волны блаженства, проглянула деловитая серьезность.
– Вы, товарищ комбат, нэ слухайтэ, шо про мэнэ кажуть… – Зюзя кинул в рот «малэньку» дозу сакрального хохляндского яства и задумчиво умолол ее. – Можэ, я и куркуль, та оцэ ж нэ задля батальону! Хиба ж я крыса яка, щоб вид своих ховаты? А якщо трэба щось добуты у штабу дивизии… Та хоч у штабу армии! Вы зараз приходьтэ до мэнэ.
