Особенно ожесточенные бои происходят на северо-западной окраине города. Здесь сражение приняло характер кровопролитных уличных схваток. Борьба идет за каждый дом…»
Глава 11
Воскресенье, 20 сентября. День.
Новодугинский район
В кои веки выспались… На дворе «бабье лето» в самом разгаре, даже ночью тепло. А в сон давно клонит… Как завалился батальон, так и до рассвета. Лишь дозорные маялись – служба, однако.
А с утра навернули нечто русско-немецкое, благо, трофеев хватало – целые чаны горохового супа наварили, куда щедро сыпанули копченых колбасок. И зачерпнули с гущей, полные миски… Да не с сухарями, а с консервированными хлебцами. Ну, и под водочку, под шнапс, само собой. За вчерашнюю викторию как не выпить с утречка? А заодно и будущий успех спрыснуть.
Вообще, я почти физически ощущал подъем морального духа – парни распробовали вкус победы. Причем уже не в отдельно взятой 8-й роте. Вчера вся дивизия, вся армия, весь фронт хорошенько отметились…
Я прищурился, замечая, как вьет круги комсорг Закомолдин. Человек нудный, но верный, он был свято убежден в силе «идейного» слова.
– Това-арищ командир… – заныл комсорг.
– Чего тебе, старче? – томным голоском золотой рыбки ответил я.
Закомолдин не понял, да и не обратил внимания.
– А вот, товарищи комсомольцы разобраться хотят, – взбодрился он. – Чего это наша советская дивизия с таким трудом противостоит немецкой дивизии? Нет, я понимаю, что у вас есть сомнения насчет мощи политической грамотности, но…
– Стоп, – поднял я руку. – Зови товарищей комсомольцев.
– Есть!
Вскоре целая поляна превратилась в зрительный зал – бойцы рассаживались на поваленных деревьях, на пустых снарядных ящиках, даже на распущенной гусенице подбитого танка.
– Прежде всего об идеологии, – начал я суховато. – А то мне скоро пришьют статью за антисоветчину…
– Това-арищ командир…
– Цыц! – улыбнулся я. – Идеология, товарищи, важна. Каждый боец должен знать, против кого он воюет, за что сражается. Наверное, те, кого призвали в сорок первом, помнят тогдашние надежды на пролетарскую солидарность. Оказалось, что немцам без разницы и Маркс, и Ленин. В рядах вермахта полно рабочих и крестьян – и это они в нас стреляют! Они жгут наши деревни, расстреливают колхозников, пионеров, октябрят… Всех! Почему? Да потому, что немецкий пролетарий – это, как правило, маленький буржуйчик, мечтающий стать большим буржуем. Мечтающий переехать из своей тесной квартирки в богатый дом, пересесть из малолитражки за руль роскошного «Майбаха», завести свое дело, чтобы на него пахали те, кому меньше повезло в жизни. А знаете, кто состоит в зондеркомандах СС? Крестьяне! Они расстреливают славян, большевиков, евреев – и восторженно ревут: «Хайль Гитлер!» Почему? Потому что фюрер пообещал им угодья на плодородных землях Украины и сколько угодно русских рабов. Понимаете? Они мечтают стать помещиками, не стыдясь, а гордясь этим! Поэтому не сомневайтесь, выцеливая немца – вы стреляете во врага. А враг должен быть уничтожен. Иначе уничтожат нас. Физически! Знаете, что такое «лагерь смерти»? Вон, кое-кто из вас сидел «на зоне». А теперь представьте себе немецкие лагеря… Тамошние узники не валят лес. Их заставляют, например, таскать тяжеленные камни по узеньким тропкам на вершину скалистого обрыва. Зачем? А просто так! Иногда эсэсовцы развлекаются тем, что толкают того, кто вскарабкался наверх. Тот падает, сталкивая остальных в пропасть, а охранники гогочут. Смешно же! Пленных красноармейцев заставляют языками вылизывать плац, кормят помоями, ставят над ними опыты – удалят человеку почки, скажем, и наблюдают, как тот загибается. Это ад, товарищи. Не тот, которым попы пугают темных старушек, а самый настоящий. Немецкие концлагеря придуманы для того, чтобы уничтожать миллионы «унтерменшей», то есть недочеловеков, которыми Гитлер считает нас с вами, прочих славян, цыган, евреев. В больших лагерях, вроде Освенцима или Дахау, выстроены газовые камеры – туда загоняют людей и пускают газ. А потом трупы сжигают в крематориях. Сотни тысяч трупов, товарищи, миллионы! Именно поэтому моя рука никогда не дрогнет – я убиваю нелюдей.
– Самая настоящая нечистая сила, – выговорил молоденький тонкошеий боец.
– Так и есть, – кивнул я. – Когда наша дивизия окажется в Германии, нам поневоле придется освобождать узников концлагерей. На всю жизнь насмотритесь тамошних ужасов! Ни в одной, даже самой страшной сказке не придумано столько чудовищных мерзостей, как в действительности Освенцима, Дахау, Заксенхаузена, Бухенвальда. А мы – другие! Мы назло всем буржуям строим чистый и светлый мир, где все равны, где нет господ, но есть товарищи. Нам не дают спокойно жить, работать, учиться, но еще не было врага, который победил бы русских! Разобьем и этого. А теперь о дивизиях…
– Да, товарищ командир! – встрепенулся Закомолдин. – А то как-то странно получается…
– Ничего странного, комсорг, – строго парировал я. – Вон, нашему батальону придали аж две роты «Т-34». По десять танков в роте. От силы, человек сорок танкистов. А у немцев танковая рота – это четырнадцать средних танков и пять легких. И не сорок, а сто сорок человек! Чувствуете разницу? В полтора раза больше нашей! То же самое и с дивизиями – названия одинаковые, а суть разная. Немецкая дивизия гораздо сильнее советской, и равна нашему армейскому корпусу, то есть трем дивизиям РККА! Но и это не всё. Любой военный человек знает, что для успеха наступления необходимо, как минимум, тройное превосходство в силах. Так что выходит, чтобы пробить оборону одной немецкой дивизии, нужны усилия трех советских корпусов, то есть девяти дивизий! Вот такая арифметика. А теперь посмотрите, как мы воюем – один к одному! Наша дивизия противостоит 14-й моторизованной дивизии вермахта под командованием генерала Вальтера Краузе, и вспомните, как мы их вчера били! А сегодня добьем.
Как будто подтверждая мои слова, над лесом взлетели три красные ракеты. Выступаем!
* * *
Той серьезной, прочной обороны, которую мы прорывали раньше, немцы просто не успевали создать. В принципе. За ночь они нарыли немного траншей и ячеек, накопали полукапониров для танков, кое-как пристроили артиллерию, но это все было несерьезно.
Мне бы тогда додуматься, что эти временные окопы неспроста, что немцы ожидают подкреплений, но ванговать не научен.
Мы наступали верхом на броне, то и дело покидая грохочущий, дрожащий металл, чтобы защитить неповоротливые «тридцатьчетверки» от мелких пакостников в форме цвета «фельдграу».
Разведка доложила, что немецкие саперы просто не успели заминировать подходы к своим времянкам, и мы проломили линию обороны фрицев с ходу. Лишь только завиднелись свежие кучи земли и светлые столбики заграждений с натянутой колючкой, «Т-34» разъехались в цепь, рявкая огнем. Залпы танковых орудий колыхались слитным громом, а снаряды заново перекапывали немецкие траншеи. Трещали бессильные «эмги» и «маузеры», потом засвистели мины, скрежеща осколками по уральской стали. Танкисты стали бить прицельно, выпалывая немецких минометчиков, а чуть позже с севера накатил гул авиамоторов – знакомые «пешки» устроили самую настоящую ковровую бомбардировку. Фугаски падали кучно – воздух раскалывался, земля вздрагивала под ногами, а немецкие окопы дыбились тоннами перелопаченной земли, вихрившейся в облаках вонючего дыма.
