– Ходанович! Хватай своих – и на «Опель»! Зачистишь коровник – сразу разворачивай артиллерию!
– Есть!
А я не спеша зашагал по лабиринту траншей. Молодцы фрицы, постарались – даже голову клонить не надо…
* * *
Левую «тройку», изображавшую ДОТ, добили сверху. Двух «коктейлей Молотова» хватило, чтобы парочка танкистов вылезла подышать свежим воздухом. Тут-то их Лапин и приголубил по-свойски. Больше не дышат.
Бритиков тут же кинулся к своим пушечкам, развернул их, но, как назло, ни одного танка в прямой видимости. Ну, хоть «Ганомагу» влепили – замешкался броневичок, пыля по краю противотанкового рва…
А «тридцатьчетверок» на нашем участке и не видать. Зато выдвинулся взвод «КВ» с пушчонками не по размеру брони. Тяжелые танки развернулись и проехали до того самого места, где после артналета обрушились оба края рва. «КВ» съехали с нашей стороны и вскарабкались на противоположную. Этим машинам без разницы, куда целятся немецкие «ПТО» – в лоб или в борт. Все равно не пробьют. Я головой покачал, примечая фрицевскую болванку, застрявшую в танковой броне – всадили, как в пластилин.
Представляю, каково пришлось экипажу машины боевой – оказаться внутри Царь-колокола, когда по нему бьют громадной кувалдой!
– Быков! Порошин! За броней!
– Есть!
– «Цуйки» на флангах!
Час спустя мы продвинулись еще на километр – три линии столбов, опутанных колючей проволокой, нас не остановили, а с парой пулеметных гнезд разобрался Бритиков.
«Климы» основательно утюжили окопы, а особо ретивую немчуру, готовую швырнуть под гусеницы связку гранат, отваживали мои пехотинцы. Классика.
Вклинившись глубоко в немецкую оборону, мы задержались, «осваивая» фланги и дожидаясь родимого полка. Как только однополчане занимали подготовленные нами позиции, мы снова уходили вперед.
А ровно в два я остановил наступление. Батальон как раз выбил немцев с полуразваленного заводика, превращенного их сумрачным гением в опорный пункт, и подсчитывал трофеи.
– Пожрать бы, – сообщил я Симоньяну, прощаясь. – Война войной, а обед – по расписанию!
* * *
Показалось ли мне или многие красноармейцы на деле перенимали мое отношение к бою? Я не ярился, не рвал на груди тельняшку, а просто работал – уничтожал врага. Обстоятельно, умеючи, с толком.
А чего зря ненавидеть, стресс себе зарабатывать? Война и без того занятие нелегкое, чего ж еще пуще отягощать тело и душу? И тут самым главным было отношение к происходящему.
Многие из моих бойцов верили в окончательную победу, надеялись на нее, убеждали себя в неминуемом разгроме тевтонских полчищ, и лишь я один точно знал – если доживу, если не убьют, то обязательно распишусь на рейхстаге.
И вот эта моя спокойная уверенность действовала куда лучше зажигательных речей или логических рассуждений. Я так и сказал однажды, когда ко мне в очередной раз пристал комсорг: «Не знаю точно, когда мы одержим верх – в сорок пятом или в сорок четвертом, ибо враг силен, но победа – лишь вопрос времени. Чем лучше будем воевать на своем участке фронта, тем быстрее доберемся до Берлина».
Даже если необстрелянное пополнение, находясь под гнетом знобящих тревог, испытывало сомнения в будущей капитуляции Германии, я не сердился, не злился, не отчитывал неверующих, а добродушно посмеивался над их детскими страхами.
И это поневоле успокаивало людей. А если дело и доходило до ругани, то поводы для нее находились вполне себе житейские, с поправкой на боевые действия. Я вдалбливал в солдатские головы простые правила техники безопасности.
Умереть легко, но ты не для того призван, чтобы стать удобрением на поле боя! Твоя обязанность, твой долг – убивать врага. А чтобы решать эту задачу, изволь носить каску, ползать, вжимаясь в землю, использовать любое укрытие – ямку или бугорок! Ты нужен своим родным, любимым, ближним и дальним, нужен живой и здоровый. Успеешь еще помереть. А победа… Да никуда она от нас не денется…
…Пользуясь тем, что я благодушествовал опосля похлебки, ко мне подсел Артем.
– Как ты думаешь, – негромко спросил он, оглянувшись, – что будет дальше?
– Разгром немцев под Сталинградом, – лениво ответил я, умащиваясь поудобней.
– Да это и так понятно, – терпеливо продолжил Трошкин. – А потом? Через год? Через два? После войны?
– Чтобы ответить на эти вопросы, – завел я назидательно, – вспомни историю СССР за какой-то там класс, только с поправкой на наш попадос. Что будет… – Фырканье вышло у меня как бы само собою. – То и будет. Курскую дугу я тебе обещаю. Скорее всего, в знакомом нам формате, ведь подготовка к ней уже идет, по сути, разве что приказы еще не даны. А вот дальше… Да черт его знает… Если мы не затянем до сорок четвертого, а выйдем на границы раньше… Мне кажется, тогда можно будет ударить по Рейху с двух направлений, как немцы рассчитывали напасть на нас до плана «Барбаросса»… Ну, не знаю! Я, понимаешь, терпеть не могу пшеков и разменивать жизни наших солдат за свободу Польши не хочу. Блокировать ее, что ли… А ударить по Кёнигсбергу – и вдоль Балтики на Данциг, до самого Гамбурга! И с Берлином то же самое. На кой его было штурмовать? Блокировать – и всего делов! Проголодаются – сами разом хенде хох… И бить с юга на Мюнхен, оставив в стороне и Румынию, и Болгарию, и Венгрию! На хрен они нам сдались? С этой мелочью потом разберемся! Может, я и фиговый стратег, конечно… Просто за державу обидно! Пока мы Берлин брали, американцы без боя отхватили всю Западную Германию! Нет уж… Если и заводить ГДР, то в границах до самой Франции! Так будет справедливо. А потом… – Я пожал плечами. – Суп с котом. Знаешь, можно себе нарисовать будущее, в котором мы избежим всех прошлых ошибок. Вот только не вляпаемся ли мы тогда в новые? Кто это может знать? Вот тебе простой пример. Допустим, Сталин не отдаляет от себя Власика и Берию. Тогда в пятьдесят третьем никто не позволит Хрущеву уморить вождя, не пропуская к нему врачей. Иосиф Виссарионович выздоровеет, доведет до ума давно задуманные программы – по строительству жилья, по освоению целины, – которые Никита извратил и напортачил так, что офигеть можно. Но Сталин не вечен. Допустим, он доживет до Гагарина. А дальше? Кто придет ему на смену? Берия? Жуков? Или все тот же пронырливый «Кукурузер»? А фиг его знает… Вот и думай.
Тут Трошкин вытянулся и уставным голосом вытолкнул:
– Разрешите идти?
– Ступай…
А, вот кто Тёмку спугнул… Ко мне подсел Порошин.
– Товарищ командир, рота готова выполнять задание командования.
– Ну, раз готова… Буди танкистов – и вперед!
Двумя часами позже наш полк вышел ко второй линии немецкой обороны. На горизонте уже отчетливо просматривались окраины Вязьмы.
* * *
Удивительно, насколько мелкие переживания тревожили меня в бою. Немцы осатанели совершенно, а меня беспокоит фуражка, сбитая не то пулей, не то еще чем. Сказал бы спасибо судьбе за то, что увесистый кусочек рваного железа чиркнул выше макушки, и беги себе дальше, пали из «ППШ» от пуза! Так нет же.
