– Как связь?
Мой голос прозвучал резко, но старший адъютант заулыбался.
– Связался Трошкин со штабом! – выложил он благую весть. – Салов орет, чтоб держались! Немцы вклинились глубоко, охватили левый фланг и полка, и всей 139-й. 2-й батальон отступил, у них большие потери. 1-й еще держится, а толку? Если мы не выстоим и пропустим немцев, дивизия попадет в окружение!
– Не попадет, – буркнул я. – «Нам бы день простоять да ночь продержаться…» Быков где?
Шубин сник.
– Убит…
– Давай тогда за него, – хладнокровно продолжил я. – Уводи бронебойщиков в лес, чтобы танкам в бочину.
– Есть!
– Да, и возьми радиста! Понял?
– Понял, товарищ командир! Буду на связи!
Начштаба убежал, а я заглянул в блиндаж. Артем горбился над рацией и трещал морзянкой, весь ушедший в эфир.
«Впору табличку на дверь вешать, – мелькнуло в голове, – “Просьба не беспокоить!”».
Кривоколенными ходами я вышел к артиллеристам. Позицию немцы выбрали с умом – на возвышенности, куда подступала опушка леса. Всё видать, вот только пушки мы развернули дулами к югу – там видимость не хуже…
Завидев комбата, Бритиков встрепенулся.
– Батарея, становись! Равняйсь! Смирно! Равнение на середину!
Подбежав ко мне, лейтенант приложил руку в косо сидевшей каске:
– Товарищ капитан, личный состав батареи построен!
– Вольно.
Я оглядел лица батарейцев. Не похоже, что они боялись – в глазах все еще горит злой азарт боя.
– Не все из вас пушкари, – вытолкнул я, – но танки большие, попадете как-нибудь…
«Боги войны» заулыбались.
– Если не удержим рубеж, немцы пройдут через нас и окружат всю дивизию. – Мой голос прибавил строгости. – А тогда или смерть, или плен, что хуже смерти, потому как в гибели нет позора. Я никого не пугаю, не думайте. Просто не хочу, чтобы всё для нас кончилось на этом пятачке. Мы пока даже к границам нашей родины не вышли, а нам еще Берлин брать! Так что давайте, мужики… сколотите из этих бандур, – я махнул головой в сторону поля, – стальные гробики!
– А чего ж, товарищ командир? – приосанился вездесущий Лапин. – Снарядов полно, немчура запаслась! Сколотим…
Я выглянул над бруствером. Сырая земля, в нитках корешков, пахла грибами.
– Комбатр! Начали!
Немцы в серо-зеленых шинелях наступали цепями, вразброд за танками. Грохнул взрыв перед окопами, вздымая торфяную жижу.
Зажужжали пули, барабаня по орудийным щитам.
– Батарея, к бою! – заголосил Бритиков. – Разведчикам – вперед, связистам – назад. Огневые взводы занимают оборону. Первый огневой взвод – вправо, второй – влево!
В бинокле танки сдвигались на фланги, чтобы наступать ударными клиньями. Ну-ну…
Глухо, теряясь в батальных шумах, докатился звонкий голос Порошина:
– Оружие к бою! Целиться в грудь! Стрелять по смотровым щелям! Гранаты бросать только под гусеницы!
«Ну-ну, – повторил я про себя, – надеюсь, мы их не подпустим так близко…»
– Прицел четыре! По танкам – огонь!
Квартетом гаркнули пушки. «Четверка», что с легким креном одолевала увал, поросший тальником, задымила, а два удара сердца спустя в ней стали глухо рваться снаряды. Капут…
Орудия поначалу грузно подскакивали при каждом выстреле, но местность была топкая – колеса и брусья станины все глубже вдавливались в болотистую землю. Пушки словно брали пример с людей – упирались, не желая отхода.
– Левее… Три осколочных, беглый огонь! Отсекайте пехоту!
– Как идут, х-хренадеры! – узнал я голос Лапина.
Ответный обстрел усилился, земля вздыбливалась и опадала, затемняя солнце пыльной тучей. Жаркий смрад перехватывал дыхание.
Я облизал губы, чувствуя соль.
А наводчики, заряжающие, подносчики крутились хороводами. Лязгали затворы, позванивали досылаемые снаряды.
– Батарея – огонь! Цели по выбору!
Бронебойный влепился в башню «Т-IV» – точнехонько в черный крест на камуфлированной броне. Танк не взорвался, не задымил даже – замер без движения. Готов…
– На охват идут! Прямой наводкой – огонь!
– Левее ноль-ноль пять!
– Три осколочных беглым!
– Элюша! Давай на «ахт-ахт»!
– Есть!
Мощная 8,8-сантиметровая пушка растопырилась на фундаментальной крестовине. Высоковатую, ее полукругом защищал вал из мешков, набитых песком.
– Влупи им, Элюша, – пожелал я шепотом.
Выстрел будто расколол воздух, а попадание выглядело просто роскошно – снаряд снес башню «тройки» и рванул над танком. Парой секунд спустя из покореженного погона, как из жерла, вырвались крученые столбы пламени и дыма.
– Тащ командир!
Пригибаясь, ко мне подбегал Трошкин. Неуклюжий из-за долгого сидения, он пошатнулся, плечом задевая стенку траншеи, и выпрямился, смешно вжимая голову в плечи.
– Шубин передает, тащ командир! Они там два танка подбили!
– Ага! – Я поспешил к немецкой стереотрубе.
Пляшущие немецкие цепи… Дрожащие силуэты танков анфас…
Разглядеть бронебойщиков я даже не пытался – настоящий взвод индейцев, пройдут мимо – не заметишь. А вот и жертва, угодившая в засаду – «Т-III», распустивший гусеницу. Ну да, пулька из «ПТР», да еще в упор – и трака нету…
«Тройка», между тем, развернула башню к лесу, и орудие-коротыш блеснуло огнем. Куда усвистал снаряд, не знаю, но в бортовой броне танка словно сами собой возникли пробоины. «Т-III» дернулся и застыл – похоже, пуля нашла механика-водителя, прободав того насквозь.
– Молодцы! – бросил я. – Так их, гадов. Артем, не слезай с рации, пока не вызовешь авиацию! А то расплодилось тут танков всяких…
– Есть!
Трошкин развернулся бежать и присел от испуга – снаряд рванул поблизости, воздушной волной осыпая бруствер. Радист торопливо юркнул в блиндаж.
«Не боись, Тёма, – подумалось мне. – Глядишь, до воентехника дорастешь. До младшего…»
Шныряя по ходам сообщения, я выбрался к родимой 8-й роте. За глинистым валом притаились «цуйки», взревывая станковыми ДШК и ровно стрекоча «максимами».
– Ротный!
Порошин вывалился из стрелковой ячейки, очумело отряхивая песок.
– Долбануло рядом совсем… – пробормотал он и вытянулся во фрунт.
– Не тянись, – заворчал я, – не на параде… Держитесь?
– Держимся, товарищ командир! Только… Нам пушку разбило, – нажаловался комроты. – А у другой панораму снесло, целимся через дуло… Одна «пятидесятка» целая пока, правда, снарядов хватает.
