— Это письмо у вас здесь?
Она покачала головой и сказала:
— Сейчас я занимаюсь тем, что очищаю ящики от старой
корреспонденции. Мой муж был самым великим человеком по хранению самых
немыслимых и ненужных вещей. Он не выбрасывал ничего. Его стол заполнен
бумагами, эти шкафы ломятся от обилия личной переписки.
— А шкафы в приемной использовались для деловых документов?
Она кивнула.
— Его секретарша прекрасно знала, где что лежит. Теперь она
здесь не работает. Я отпустила ее. Она слишком задирала нос… Может быть, я
употребляю не самое изысканное выражение, но оно передает суть проблемы.
— Ваш муж, наверное, имел и клерка?
— О да. Дэвина должна была передать ему архив, но я уволила
ее на следующий день после смерти мужа. В офисе работали еще две сотрудницы:
они были вежливы, но очень холодны со мной. Они думали, что имеют право на
мужчину только потому, что работали с ним долгое время! В конце концов, я
считаю, что жена не должна вмешиваться в деловую жизнь супруга. Эти сотрудницы
нравились ему, он хорошо к ним относился, но я тут же отправила их отсюда, как
только сама оказалась в седле. — Она откинулась на спинку стула и сказала: — Вы
весьма обаятельный человек, мистер Лэм. Поэтому вот вам визитка с именем
адвоката, который вел дела моего мужа. Если вы встретитесь с ним, он даст вам
всю информацию, которая вас интересует. А что касается миссис Велс, надеюсь, вы
сможете вступить с ней в контакт в Лос-Анджелесе на Фрост-Моур-роуд. Если же вы
ищете возможности для спекуляции, то среди недвижимости моего мужа в Техасе вы,
думаю, найдете для себя что-нибудь подходящее. Если хотите, я позвоню адвокату
и попрошу оказать вам помощь и внимание.
— Спасибо. Большое спасибо, — рассыпался я в благодарностях.
— Мне очень неловко, что я вторгся к вам без приглашения, но…
— Все в порядке, — прервала она. — Мне в самом деле было приятно
пообщаться с вами. Смерть Аарона повергла меня в шоковое состояние, и я
постоянно должна чем-то занимать свою голову. Сейчас я расчищаю ящики и отделяю
зерна от плевел. Здесь этих плевел ужасно много.
— Готов в это поверить, — сказал я, взглянув на заполненные
бумагой мусорные корзины.
— Очень важно, что друзья Аарона очень, очень любезны и во
многом помогают мне. Конечно, я этого совсем не ожидала, но уверена, что все
происходит, как и следует у друзей.
Еще раз поблагодарив ее, я вышел из офиса и отыскал швейцара
— курящего короткую трубку коренастого шведа с выцветшими, как бы покрытыми
непроницаемой пленкой голубыми глазами.
Вручив ему свою визитку, я сказал:
— Как детектив, я имею основания предполагать, что сегодня
ночью в этот дом намерена забраться Морфин Мэри.
— Кто такая Морфин Мэри? — спросил он. Я объяснил:
— Морфин Мэри — одна из самых опасных воровок, крадущих
наркотики. В вашем доме расположены врачебные и зубоврачебные кабинеты, в
которых всегда содержится некоторый запас наркотических веществ для
непредвиденных случаев, и сегодня Морфин Мэри, для которой не составляет труда
открыть любой замок, проникнет в эти помещения и ограбит их.
Он пыхтел своей трубкой и молчал. Тогда я продолжил:
— Когда кончается рабочий день в офисах, вы отключаете все
лифты, кроме одного, того, который остается стоять здесь, внизу? Правильно?
Швед кивнул. Я вытащил из кармана двадцать долларов.
— Чтобы поймать воровку, необходимо устроить ей засаду.
Лучше всего было бы, если бы я выдал себя за ночного лифтера.
— Вы даете мне деньги? — спросил он.
— Я даю вам деньги, — ответил я.
— Предположим, что эта женщина с отравой войдет в лифт. Что
будет тогда? Вы устроите большой шум?
— Никакого шума не будет вообще. Мне надо только убедиться,
что она появилась в этом здании, и я по телефону сразу же сообщу об этом в
полицию. Мы устроим ей ловушку. Я работаю для детективного агентства, которое
на основе страхования охраняет от грабителей имущество врачей и дантистов. Мы
должны поймать Морфин Мэри. Ее место — за решеткой. Полиция тоже заинтересована
в этом, и если я предупрежу их, то полицейские заранее начнут следить за вашим
домом и воровка догадается о засаде — она очень умна!
Швейцар протянул руку за купюрой.
— Когда служащие начинают оставлять офисы? — спросил я.
— В семь часов.
— Буду здесь в семь. И возможно, придется ждать допоздна. Он
кивнул. Дело было сделано.
Глава 13
Я появился за несколько минут до семи. Первые два часа
прошли в катании вверх и вниз на лифте с задержавшимися на службе сотрудниками
разных контор, офисов, медицинских кабинетов. Затем наступило время спокойствия
и тишины. Швейцар-швед слушал по радио репортаж о матче боксеров. Уборщицы
приволокли прорезиненный транспортер с различными принадлежностями для уборки
помещений и брезентовые ведра, в которые они свалили содержимое мусорных
корзин. В мусор шестого этажа попали в основном выброшенные миссис Бедфорд
бумаги.
Швед, все еще пыхтя трубкой, слушал радио. Соревнования по
боксу уже закончились, но передавали поп-музыку. Откинув назад голову и сцепив
на затылке пальцы, швейцар слушал радио-мелодии, вокруг его закрытых глаз
витали голубые кольца табачного дыма.
Я работал быстро: перебирая кучи личных писем, газетных
вырезок, журнальных статей, старых заявлений и ходатайств. Этот парень,
Бедфорд, и в самом деле ничего не выбрасывал. Я отбирал бумаги, написанные
женским почерком, и засовывал их в мой чемоданчик. Все было закончено к тому
моменту, когда швед выключил радио.
— Она не придет сюда после полуночи, — сказал я ему.
— Нет?
Кивком головы я подтвердил свои слова.
— Вы придете завтра вечером? — спросил он. Я снова кивнул.
— Как плохо получилось, — сказал он. — Приходите в любое
время.
Я пообещал прийти.
Швед вывел меня из здания.
На аэродроме я успел попасть в самолет, отлетающий в час
ночи, и, сидя в кресле, сразу приступил к изучению бумаг из чемоданчика. Там
оказалось семь или восемь писем от Люсиль, четыре — от Ивонны.
Письма Люсиль были того сорта, что не могли не понравиться
одинокому дядюшке, письма, от которых жена-золотоискательница вполне могла
рехнуться от злости.
Письма Ивонны были датированы числами, укладывавшимися в
период, занимавший три года. И на всех на них лежала печать пустой и формальной
содержательности, снисходительного высокомерия, с которым молодость относится к
старости и одиночеству: рассуждения о погоде, танцах, кинофильмах и звездах
телеэкрана, а также уверения в том, что родственники умоляют его беречь себя.
