27.12.42
«Блиндажи и землянки. После войны
сколько мы будем вспоминать их.
В три и пять накатов легли
на потолки ели и сосны в обхват
толщиной, ели знаменитых
новгородских лесов. В каждом
блиндаже – раскаленная железная печка.
Кто позаботливей, сложили печки
из кирпича. А дров столько,
что успевай только подбрасывать».
(Из газет)
Шлю всем новогодние поздравления, постараюсь каждому пожелать что-то конкретное.
Маме – только здоровья!
Тасе – постараться не думать о плохом и, по возможности, разнообразить свою жизнь.
Галинке – все-таки попасть на фронт, но не надолго, на год-полтора.
Леле – хорошенько выпить под Новый год и о нас вспомнить (возможно, Леле и хочется конца войны, но в этом году нам этого не видать).
Леночке – низких цен на молоко – ребеночка кормить. Так что желаю найти соответствующий блат. Ей, вероятно, хочется того же, что и Леле, – Миколку увидеть.
Вот что пожелать Галинке с Азой – подумаешь. Скажи, Таська, пусть замуж выходят, иначе их песенка будет спета. Пусть не ждут – отсюда вернутся немногие и очень, очень не скоро.
Вале Уповаловой пожелаю хорошего и легкого настроения на весь 43-й год.
Наде трудно что-либо пожелать по складу ее характера, танцует она сейчас, вероятно, мало. Пожелаю здоровья ее братьям, которые где-то здесь. Это ведь одно из ее желаний. Пусть сбудется.
Марине и Ростиславу Алексеевым по складу их характеров желаю семейного счастья, международная обстановка на это не повлияет.
Ну, а все остальные если не на фронте, то в разъезде, и я пожелаю им видеть во сне почаще исполнение своих желаний.
Мне хочется, чтобы вы под Новый год выпили за исполнение желаний, собрались вместе хотя бы на 30 процентов и вспомнили прогулки на лыжах и яхтах.
Мое же желание – чтобы вы все что-нибудь написали мне.
Тася, получил письмо, большое спасибо. Так Сущинский предлагает мне закругляться с жизнью, дескать, посмотрел достаточно? Нет, Таська, мы будем жить, мы родились в самое интересное время, родились под грохот пушек, правда, детство прошло в тяжелой обстановке (но, Тася, грешить не будем, наше детство было неплохое). Мы были участниками и свидетелями великих строек, мы учились. Для нас делалось все, молодость нашего поколения была лучшей. В силу этого и будущее должно принадлежать нам.
Сущинский зря меня умирать уговаривает, мы с ним еще встретимся, хотя страшного впереди много. Жалко, что он мне перестал писать.
Видел как-то во сне Занозина, два кубика на петлицах и пушки, его провожали на фронт. Было много людей, и все смеялись и радовались. Я сидел, глядел на эти пушки и думал, а чему так радоваться, ведь он едет, возможно, на смерть.
А помнишь, как весело провожали меня?
Тася, ты пишешь о людишках, о той сволочи, что бронью прикрывается, о них говорить не будем. Пусть они выиграют жизнь, но ведь это не по-русски, а быть горьковским ужом или салтыковским пескарем – незавидная участь. Жалко, Леля попал в эту грязную компанию, скажи ему, что он русский, настоящий, с большой душой, но сюда пусть не попадает, ему будет очень тяжело.
Здесь говорят: «А что писать? Вон тебе сестренка сколько написала, оттуда можно». Вы рассуждаете наоборот. Правы и те, и другие!
3.01.43
Вот и 1943 год!
Писать нечего. Передайте Леле, чтобы ждал 1944 года, возможно, будет интереснее. Ну, а мы – мы ждем весну, еще два месяца, и будет тепло.
День уже прибывает, а холодов настоящих, прошлогодних, так и не было. Война для нашей части временно кончилась, но ведь мы воевали с ранней весны и до осени: только об этом не писали в газетах.
Новый год я встречал под землей, в одном из оврагов Ленинградской области. Было неплохо, правда, без музыки; в сугубо мужской компании; на столе было все: от горячих котлет до свежих алма-атинских яблок. Да, этой зимой яблок я все-таки поел достаточно, хороших казахстанских яблок. Сейчас вспоминаю три встречи Нового года: 1940 год в Воронеже, были жуткие морозы (финская кампания); 1942 год в Москве, в школе поселка ЗИС; 1943 год в овраге Ленинградской области. В 1.00 фрицы открыли ураганный огонь по всему участку нашей дивизии. Все всполошились, но это оказалось просто новогоднее поздравление.
Тася, я писал несколько раз на завод, но так ничего и не выяснил. Зайди к Анастасии Александровне и узнай, можно ли что-либо на заводе достать: лампы, шнур и т. п., если да – постараюсь приехать. Узнай и напиши, это было бы здорово, а то у меня здесь абсолютно ничего нет. Интересно, сумел ли Игорь Пузырев на заводе что-нибудь достать? Для меня это сейчас самое важное.
Никогда я не писал писем выпивши, ибо обычно сначала идут разговоры, а затем спать хочется. А сегодня решил написать. Мы попарились в бане с веником, потом распили пол-литра хорошей московской водки (приятелю из Красных Баков прислали), закусив салом и чесноком. Сейчас вечер, дрожит земля от далеких огневых налетов – это у соседей. У нас тихо – война не всегда и не везде.
Люди учатся, я каждый день на курсах радистов читаю радиотехнику. Многие части переброшены под Сталинград, а мы так и остались в этих болотах. Были разговоры о нашем отъезде, но все они кончились. Хорошо только то, что отсюда и только отсюда можно легче всего попасть в Германию, хотя бы в Восточную Пруссию. Мы первые дадим возможность немцам услышать запах гари в немецких городах. С юга не дойдешь до Германии, да и отсюда это будет далеко и не скоро, поэтому в 43-м году меня не ждите.
Из приемника, что стоит передо мной, льются звуки вальса. Вспомнил Миколку, жалко, что он не здесь: тяжело ему в тылу. Сущинский, Костяня – вот этим идет быть на гражданке. Опять вспомнил пожелание Сущинского, что пора закругляться с жизнью, но я не сержусь на него. Не боюсь отправиться к Богу. Только полностью присоединяюсь к мнению Григория Мелехова: «Хорошо умереть во сне», а наяву все-таки страшно. Правда, Андрей Болконский даже не лег, когда около него упала граната, он хотел пристыдить своего адъютанта, но не успел… все кончилось. В Казахстане есть животное – скорпион, если вокруг него обвести кольцо керосином, то он обежит вокруг несколько раз и, не найдя выхода, убьет себя – скорпионы не боятся смерти.
Выводов не делаю!
18.01.43
Ночь! На улице стоит одурманивающая погода; луна светит так, что можно читать. Вечером идешь по узкой лесной дорожке и хочется чего-то другого, ненастоящего. Сейчас выходил из блиндажа, постоял, посмотрел – здорово и хорошо! В блиндаже все уснули, только я один сижу и пишу, правда, я уже поспал около 5 часов (с 7 до 2) под вальсы и танго, а сейчас, наслушавшись музыки, все спят.
