Снова цыганская жизнь. Ночь идем, с утра до полудня спим, а затем загораем под солнцем. Прошли 150 километров на юг, ржаные поля кончились, и мы находимся в царстве озер и холмов, покрытых лесами. Если Ниночка пишет, что на Украине плохо, то здесь замечательно. В 4 часа 10 минут всходит солнце, по лощинам клубится туман, дорога идет все время по холмам, и с них видны десятки озер, окаймленных лесами. Вечером, когда садится солнце, с озер доносится знакомый запах – запах родной далекой Волги. И вот только в эти единственные моменты в душу заползает смутное волнение; это не тоска, нет, просто нарушается душевное равновесие, полученное от дневных пейзажей.
Мы все черные от загара, как когда-то на Волге, в походах, на яхтах. Опять проходим по опустевшим селам, где когда-то бурлила жизнь. Как-то вечером на высоком холме, откуда горизонт виден, по крайней мере, на 30–40 километров, у одинокого домика на скамеечке сидела старушка и смотрела на заходящее солнце и на нас, всех в пыли, идущих по дороге. Я вспомнил «Мой Париж» Эренбурга – «О чем она думает, что она вспоминает?». Подошел, попросил попить и сказал: «Как у вас хорошо здесь». Старушка заплакала: «А каково вам, сыночек?»
В другой раз, въезжая в село, мы увидели удивительную картину: большая площадка, и на ней под гармошку танцуют девушки, человек пятьдесят, все в разных пестрых платьях. Среди пустых разрушенных сел, среди пыльных, серых гимнастерок, окружающих ежедневно нас, это было просто восхитительно. Сделали привал, посмотрели на девушек, послушали гармошку, успели познакомиться, потанцевать и через 30 минут снова тронулись в путь.
А где-то идет война, и мы тоже, конечно, идем на войну.
Когда вы будете читать это письмо, то мы уже будем участниками начавшейся большой битвы. Мы первыми войдем в Германию. До Балтийского моря 320 километров, до Германии – 400.
8.07.44
Тася жалуется, что редко пишу. Приведу статистику за год: написал 116 писем, получил – 114, домой написал 31, получил от Таси 4, от мамы –11, от Леночки – 2, а от Нины Орловой – 19.
Писать чаще не о чем, мы все идем и идем, каждая ночь – на новом месте. Следующее письмо, вероятно, будет из Латвии. За нами следите по газетам.
Таська, недалек тот день, когда у нас во дворе будет сплошной цветник. Это точно! Мы воюем, а вы страдаете! Но терпеть осталось недолго.
19.07.44
В 6 утра начался бой.
Первая черта – нейтральная зона, ее мы перешли после мощной артиллерийской подготовки. Интересное чувство: стоять на земле, по которой за 1–2 часа до тебя ходил и властвовал немец.
Опять все кругом в огне, мы проходим горящими селами, весь воздух пропитан дымом. Тут нас встречают не так, как зимой, – чем ближе к границе, тем это заметней. Были и слезы, и радость, хотя мы уже видели людей, которые не подходили к нам, а смотрели издали, не выражая ничего.
Вторая черта – она ничем не отмечена, это наша старая советская граница. Мы прошли ее быстро, без задержки, только видели издали противотанковые заграждения. Сзади остался маленький зеленый Себеж, последний русский город на нашем пути.
Латвия – это третья черта. С нашей стороны все горит, дым стелется на десятки километров, скот угнан или застрелен. А у них – цветущие села, мирное население и много скота. Это – политика. Это сделано немцами для того, чтобы восстановить население против нас, если мы будем его обижать. А ведь последние села Калининской области жгли исключительно латыши, так приказали им немцы. Мы шли и мечтали за это отомстить Латвии! Что теперь делать?
20.07.44
Тасенька, здесь все другое: нет диких лесов, нет таких деревень, как у нас, лес – густые березовые рощи, разбросанные среди полей, прекрасные шоссейные дороги, красивые хутора по одному, по два домика, кругом пасутся стада и трудятся люди.
Немец бежит, мы сидим на плечах отступающего в панике противника, фрицы разбегаются по лесам, где их собирают наши тыловые части. Немцы грязные, оборванные, в пыли – это уже не завоеватели 41-го года, но самоуверенности хоть отбавляй – сказывается воспитание.
До Пруссии осталось 350 километров, до Балтийского моря – 250.
Письма, отправленные мной к Вале Камаевой, вернулись обратно.
21.07.44
Второй день стоим на одном месте, выспались. До этого шли без отдыха, без сна по страшным дорогам войны: сколько людей, сколько машин взлетает на воздух ежедневно. Кругом все минировано: пройдет 1000 человек, а на 1001-м – взрыв, пройдет 100 машин, а 101-я – взлетает в воздух.
Недавно на хорошей шоссейной дороге меня обогнали две тяжелые машины с людьми, первая прошла, а вторая перед самым моим носом взлетела в воздух, людей раскидало на 10–15 метров… посмотришь и идешь дальше.
По обочинам дороги растет масса земляники, ее не рвут, только смотрят, как в заповеднике, и идут дальше.
Вчера имел удовольствие познакомиться с двумя девушками, очень грамотными. Здесь все говорят по-русски, это их второй родной язык. Разговор сразу переходит на политику: говорить с ними трудно – слишком смело рассуждают.
До нашего прихода они имели приемники, на этажерках лежат журналы и на русском, и на английском языках. Беру английский журнал, лондонское издание, 1942 год, на обложке: Красная площадь, Мавзолей и улыбающийся танкист на «тридцатьчетверке». В домике, как на хорошей подмосковной даче, одна девушка прекрасно играла на рояле, было очень приятно слушать музыку после грохота непрерывного боя. Затем мы сидели на веранде, выходящей в садик, заполненный цветами. Девушки окончили гимназию, обе очень крупные и некрасивые. Они считают нас чужими, вспоминают свою свободную Латвию, но предупреждают, что из двух бед выберут русских. Говорят, что всегда имели больше симпатии к нам, чем к немцам.
Таська, вы несете на своих плечах всю тяжесть войны, и недалек тот день, когда вы будете жить лучше всех. Война сделала нас беспощадными, и это плохо, но это факт!
27.07.44
Знаменательный день – первый раз нам салютовала Москва.
«27 июля 1943 года войска 2-го Прибалтийского…»
В городе мы не были, а брали его довольно оригинально. Он оказался на стыке двух дивизий и двух армий. Рано утром наш 1280-й стрелковый полк прошел по пустому городу и двинулся дальше. Командир дивизии радировал в армию, а там передали на фронт, что 391-я стрелковая дивизия взяла Резекне. В 12 часов дня в город входит стрелковый полк соседней 8-й гвардейской дивизии, они сообщают об этом в свою 10-ю гвардейскую армию, а дальше сообщение идет командующему фронтом (Еременко), что 8-я гвардейская дивизия в 12 часов взяла Резекне. Еременке не понравилась путаница, он расшумелся и приказал вернуть наш полк обратно и оставить гарнизоном в городе.
5.08.44
До моря 200 километров.
Мы наносим по Латвии второй удар. Война становится все тяжелей. Когда после артподготовки мы начали наступать и пришли в движение все огромные силы, спрятанные по лесам, то пыль поднялась до облаков и смешалась с ними. Сейчас по дорогам на запад идут бесконечные колонны машин, танков, пушек, и все это движется в непроницаемых тучах пыли. Столько машин Латвия никогда не видела, и удивляться ей действительно есть чему.
